Ирина Степановская - Коварство Золушки. Современные рассказы о любви (сборник)

Он, молча улыбаясь, протянул ей свои огромные перчатки. Она взяла только одну («Так будет честнее») и попыталась засунуть в нее обе ладони. Стоя на остановке автобуса, они, хохоча, искали тысячу и один способ спасения ее оледеневших пальцев. Варя продолжала отказываться от второй перчатки, и залезала красными от мороза пальцами то в рукав его зимней куртки, то между пуговицами: в теплое нутро меж курткой и шерстяным свитером. Яр тогда, помнится, пожалел, что не надел куртку на голое тело: от одной мысли о прикосновении ее холодных пальцев к его горячему животу ему становилось так жарко, что он был готов отдать не то что две перчатки, но и куртку, и этот чертов свитер…

Когда они приехали, пьянство еще не началось: все ходили тенями после вчерашнего и ждали «продолжения банкета». Варя была не единственной девушкой: привозить и даже оставлять в своем номере герлфренд официально не запрещалось: номеров было более, чем достаточно. Но все равно, ей, привыкшей учиться в девичьем инязе, столь обильное количество смурных небритых мужских физиономий было в диковинку. Она с любопытством оглядывала столпившихся вокруг бильярдных столов и столов для пинг-понга мужчин, и изредка тянула его за рукав с требованием комментария по поводу того или иного «светила» в области физики. За одним из столов игра собрала особенно много народу. Вот парень, красный как рак, видимо, проигравший, с трудом выбрался из плотного кружка болельщиков, подгоняемый насмешливыми комментариями, и Варя, воспользовавшись расступившейся толпой, проскользнула прямо к столу. Окиянин протиснулся за ней. «Новенький» нервно мелил свой кий, а напротив него, зажав сигарету в маленькой, почти детской руке, расслабленно покуривал молодой человек лет двадцати трех, с черным каре, почти закрывающим карие глаза навыкате, и большим носом, делающим его выразительное лицо смешным и мгновенно запоминающимся (она потом скажет: «трогательным»). На молодом человеке была растянутая кофта с кожаными пуговицами, и перед первым ударом он двумя привычными жестами одернул наверх рукава кофты и убрал челку с глаз за ухо. Кий в четком сухом размахе разбил шары и забил один из них сразу в лунку. Бильярд был «русским», а не пулом, и это попадание было сродни чуду. По рядам зрителей пронесся восхищенный вздох. Юноша поднял голову и, поигрывая густыми бровями «домиком», спросил у присутствующих:

– Продолжим?

– Давай, Санек, покажи ему! – закричали в толпе.

«Санек» снова склонился над кием и ударил. Шар мягко покатился и толкнул другой, покатившийся еще мягче и прямо в лунку. В последующие пять минут он забил все оставшиеся шары. Окружение уже рыдало от восторга, когда он нарочито небрежно отставил кий, торжествующе улыбнулся какой-то очень мальчишеской улыбкой и взял из пепельницы, стоящей тут же на бортике, недокуренную сигарету. Кто-то услужливо поднес спичку. Молодой человек с явным удовольствием затянулся и сладко потянулся. Противник тем временем с мрачным лицом отсчитывал купюры, зажав под мышкой так и не понадобившийся ему, столь качественно надраенный мелом кий.

– Объясни, а, как это у тебя выходит? – спросил полный тип, стоящий справа от Вари.

– Всегда играю на деньги, – ответил тот, сложив бровки-домиком в обаятельнейшую гримаску, пряча выигрыш в карман джинсов. – Когда играю на деньги, никогда не проигрываю.

– Это правда, – зашептал полный кому-то у Окиянина за спиной. – В преферанс он тоже «сделает» любого.

А тем временем Он увидел Варю и они одновременно сказали:

– Привет!

И засмеялись.

– Ты как здесь оказалась? – спросил он, проходя к ним поближе. Все расступались.

– Вот, – она, не отрывая от него взгляда, показала на стоящего за ее плечом Окиянина.

– Твой молодой человек? – спросил Саша, и тут уже Варя и Окиянин ответили одновременно.

– Нет, – сказала Варя.

– Да. – Окиянин.

Что вдруг на него нашло? Никогда раньше он не претендовал на пошлое наименование ее бойфренда.

– Понятно, – кивнул с улыбкой Саша, и у Окиянина свело скулы от желания сейчас же дать ему в морду. А тот, ничего не подозревая, протянул ему ладонь:

– Каравай. Александр.

– Окиянин. Яр. – Он с трудом сдержался, чтобы не сломать тонкие пальцы.

– Наслышан. Даже читал статью.

Эта статья вышла на английском языке и была первой Яровой публикацией в серьезном журнале. Окиянин ею очень гордился, но получать комплименты от этого сопляка, младше его года на четыре?

– Пойдемте выпьем по… чему-нибудь. Не знаю, что тут есть в ближайшем баре. Я, как видите, сегодня при деньгах, – предложил сопляк.

– Пойдемте, – согласилась Варя.

– Тут вряд ли окажется твой любимый мартини, – хмуро отметил Яр. Но ее уже не было с Окияниным, хоть она и шла ближе к нему, чем к этому недоростку… И когда они уселись за один столик в баре, ощущение это превратилось в уверенность: вокруг них обоих мгновенно создалось какое-то им одним доступное пространство, в воздухе шли от одного к другому тайные токи, и он, Яр, почувствовал себя на обочине, хоть и живо принимал участие в беседе. Более того, даже специально увел ее в научные дебри, что было не слишком вежливо по отношению к Варе; но Яр уже не мог, не знал, как разорвать эту непонятную связь. Он говорил о последних разработках в области полупроводников, а сам проклинал себя за то, что привез ее сюда. Идиот, дурак, осел!

– Откуда такая фамилия, Каравай? – вдруг спросила Варя, перебив их беседу. И Каравай тут же переключился, будто вся их профессиональная с Яром дискуссия и для него была исключительно дымовой завесой. Ведь нельзя же, только увидев друг друга, да еще и в присутствии налитого темным напряжением Окиянина, уйти, взявшись за руки, на закат. Неприлично.

– Не имеет ничего общего с хлебобулочными изделиями, – он опять улыбнулся, и Яр автоматически отметил его зубы: белые, несмотря на бесконечное курение, и ровные. – По семейной легенде, прабабушка согрешила с французским гувернером. Хорошо хоть фамилия у гувернера была с русским звучанием, иначе в тридцатых моим бы головы не сносить.

– Почти Дубровский, – заметила Варя. Окиянин поморщился.

– Кстати, – натужно попытался вернуть его в беседу Саша, – у тебя тоже фамилия, да и имя любопытные. Особенно имя.

– Яр от Ярослава, – неохотно признался Окиянин.

– Ну да, всяко лучше Славы, – кивнул Каравай, и хоть Яр был с ним более чем согласен, ему показалось в этом замечании чуть заметное пренебрежение: «Интересничаете, Славочка…»

Когда Яр, проводив Варю, вернулся в пансионат, он все еще «дымился». Окиянин подошел к уже куда менее многолюдным бильярдным столам в надежде встретить этого Каравая… и что? Что сказать, что сделать? Собственное бессилие бесило его, мозг, привыкший справляться с любой задачей, проворачивался вхолостую, а память услужливо поставляла ему картинки: обмен взглядами, смех, как касание ладонью: ты – есть, и ты – есть. Каравая у бильярда не было, оставшиеся играли вяло, любительски: от всех уже исходил явственный водочно-пивной запашок. Яр занял место напротив давешнего толстяка, распространявшегося на тему успехов Каравая в преферансе. Первый удар Яра был хорош – шар почти закатился в лузу, встал совсем рядом. Толстяк похвалил его. За шар РЯДОМ, а не В лузе. Толстяк не знал, с кем соревнуется Окиянин. Он не забил, как тот, другой, с первого удара. Он проиграл. Безоговорочно. Но это и так было ясно. Окиянин понял, что сейчас размозжит кий о толстякову голову, если немедленно же не уйдет. Контролируя каждое движение, он мягко положил кий на стол, мягко же повернулся и тихо вышел из зала. Уходя, он услышал: «Странный какой-то», и сердце взорвалось вдруг болью. Ах да, проанализировал Яр внезапную боль, она ведь тоже считает меня «странным».