Александра Гейл - Журавль в ладонях

Он серьезно спрашивал у меня? На всякий случай я покивала, как и положено буферу, но что еще было ответить? Нет, я понимала, что Гордеев хитрый гад, но все же это переходило все границы… и да, восхищало. Так провернуть все, разузнать и обставить, чтобы никто не заподозрил. Ну ведь слов нет!

— Тяжела участь работников разномастных канцелярий Ульяна Дмитриевна. Все-то узнаешь в первую очередь, но что поделать? Финансовые возможности столь скромны. Кто угодно может перебить цену.

Новийский подпрыгнул, как ужаленный и не без раздражения уставился на Гордеева. Но так и не обратился к нему напрямую.

— Что вы, Ульяна Дмитриевна, беспокойство о моих финансовых возможностях крайне преждевременно. И, кстати, цену «второго покупателя» я уже перебил.

Они серьезно собиралась устраивать аукцион из-за нескольких комнат с несвежим ремонтом?! Я чуть было не открыла рот и не предложила найти каждому помещение за обычные деньги, а оставшейся частью суммы погасить мой долг за квартиру. Серьезно, меряться кошельками в присутствии человека, которому еще вчера было негде жить, как минимум неприлично. Привели голодающего в супермаркет, видите ли. И Гордеев еще что-то там вякнул про скромные финансовые возможности. Стало обидно!

— Надолго ли, Ульяна Дмитриевна, надолго ли, — продолжал, тем не менее, Гордеев. — «Бывшие люди» слишком привыкли к хорошей жизни, чтобы легко адаптироваться к меньшим нуждам. Еще парочка годовщин или парочка любовниц, и все, что нажито непосильным трудом — фьють!

Они правда смотрели оба на меня и жестикулировали отчаянно, но при этом не требовали никакой реакции. Решив, что это может продолжаться довольно долго, я без приглашения уселась на стул и попыталась представить себя зрителем в театре. Тем более что актеры отрабатывали на совесть.

— Допустим, я уступлю и найду другое заведение, Ульяна Дмитриевна, но пострадает человек, которому уже наплели с три короба. А в чем он виноват?

— Алчность, Ульяна Дмитриевна, алчность всех нас погубит. Кто же виноват, что владелец продался за большие деньги? С другой стороны, кто бы не продался? Разве вы бы не продались?

Новийский аж стрельнул глазами в сторону начальника при этих словах.

— Очевидно, что не все продаются, Ульяна Дмитриевна, иначе зачем бы мне пытаться сохранить пост начальника какой-то там канцелярии, если есть более выгодное предложение?

— Ну, Ульяна Дмитриевна, каждый хочет набить себе цену. Все стоящие девицы ломаются, прежде чем продаться с потрохами. В этом их винить нельзя. Правду ведь говорят: что легко достается, то не ценится.

После этого я поняла, что Новийскому воспитание не позволит играть так же грязно, а значит он в заведомом проигрыше. И изобразила фэйспалм. Это, разумеется, никого не остановило.

— По-настоящему стоящие девицы, Ульяна Дмитриевна, ни в коем случае не должны продаваться. Совсем недавно один мой знакомый восхвалял верность принципам. Иначе кто угодно сможет перекупить их, было бы лучшее предложение.

— Мало какие принципы настолько стойкие, Ульяна Дмитриевна. — Гордеев поднялся из-за стола и взялся за пульверизатор, намереваясь то ли опрыскать листочки растений, то ли загасить собственное раздражение. — Мы же живем в век возможностей и зачастую даже не подозреваем, что нам понравится в действительности, не так ли?

На это Новийский обернулся и уставился прямиком на Николая Давыдовича. Диспозиция поменялась, мужчины застыли друг против друга, позабыв обо мне.

— Не держите меня за дурака, который сам не знает, чего хочет, — вдруг резко отозвался Сергей. — Вы растили компанию для сына, которому она оказалась не нужна, и это обидно. Понимаю. Но взваливать весь этот груз ожиданий на меня? С чего, вообще, такая честь?

— Кстати о моем сыне, — задумчиво начал Гордеев, а у меня внутри аж все заледенело. — На сколько он тебя, Сергей, — подчеркнул голосом уничижительность обращения. — Младше? Семь лет? Восемь? Это тьфу. Сначала он хотел учиться, потом — кататься по Азии, вернулся, пыжился тут и что-то пытался делать, в чем-то был неплох, даже поумнел и нашел себе не глупую подружку. — И без зазрения совести кивнул на меня.

Новийский никак не отреагировал. То есть либо его самообладание было воистину железным, либо он о нас уже откуда-то знал.

— А потом вдруг взбрыкнул, — продолжил Гордеев. — Сказал, что ничегошеньки ему не нужно. Ни денег, ни семьи, ни компании, ни девушки. И вообще пойдет он в армию, а потом и вовсе там останется еще на годик, ибо не так уж и плохо. Собственно, примерно то же самое я наблюдал год назад, когда ты строил-строил семью и карьеру, а потом решил, что к черту, начинаем с чистого листа! Ты точно так же не представляешь, чего хочешь. И я предлагаю тебе лучший вариант. Ты его заслуживаешь уж всяко больше, чем мой сын.

Я не выдержала этого прессинга. Эмоции хлынули через край. И за Ваньку было обидно, и за Новийского, и вообще моя любовная трагедия только что стала аргументом в борьбе за «правое дело». Кому такое понравится?!

— Как понимаю, вы нашли способ общаться без буфера? Тогда я пойду. Мне, вроде как, поработать бы!

Я вышла в приемную, не дожилась разрешения и хлопнула дверью. Да, разозлилась.

— Козлы, — меланхолично отозвалась Катерина, отправляя в рот ложку диетического йогурта.

— В точку, — выплюнула я раздраженно.

Ничего особо криминального, но эта короткая и емкая характеристика спасла нервы миллионам женщин по всему миру. И мне тоже полегчало.

Слоняясь вечером по дому без определенного занятия, я из духа противоречия отправилась варить кофе. Казалось, что если пойти наперекор рекомендациям не пить стимуляторы на ночь, сделать как хочется, а не как правильно, то полегчает. Такой вот жалкий демарш. Однако что-то в этом было: терпкий запах кофе всегда ассоциировался у меня с силой, и очень хотелось ее позаимствовать. Потому что с некоторых пор я почувствовала, что мой внутренний резерв существенно истощился. Год назад я ничего не боялась. Боролась с собой, с обстоятельствами, с общественным мнением, даже с неверием родных. Я многого добилась, но проиграла Ваньку. Не имело значения, сколько вложено сил, сколько сделано правильно, просто я неверно оценила ситуацию.

Теперь у меня была квартира, стабильность на работе, нормальные отношения с друзьями и коллегами, но я даже за Лону перестала воевать, и это пугало. Не сказать, чтобы депрессивная Сафри превратилась в конченную размазню, но мне было не по себе. Я потеряла огромный кусок веры в свои силы, и желала немедленно пришить его обратно. Кому еще в меня было верить? Кто бы еще стал за меня сражаться? Уж точно не посторонние люди.

И как только напиток оказался готов, пропитав ароматом всю квартиру, я налила себе чашку кофе и вышла на лоджию. Оттуда открывался отличный вид на здание, в котором располагался зимний сад — место, где мы с Ванькой были счастливы. Мрачно отхлебнув горький черный кофе, я мысленно окрестила себя идиоткой. И почему не подумала, что стоит рухнуть карточному домику счастья, как у меня перед глазами — всего-то в соседнем здании — останется болезненное напоминание о былом? Откуда в Сафри годичной давности имелось столько мужества, чтобы наперекор всему с головой броситься в омут отношений? Ей следовало быть осторожнее, много осторожнее.