Оксана Сергеева - Мажарин [калибрятина]

Чуть пошевелилась, немного переваливаясь на живот, и

Мажарин вздохнул, скользнув рукой вниз по ее спине. Проснулся все-таки. То ли от ее

шевеления, то ли сам по себе.

– Что-то у меня голова трещит от твоего игристого, как от ведра водки.

– Это не от него, это от нервов, думаю. Правда я не в курсе, как должна болеть голова от

ведра водки. – Улеглась удобнее, прижавшись щекой к его

груди.

Много лет не позволяла себе мечтать даже о такой простой вещи: прижаться к нему и

слушать, как громко и ровно бьется его сердце.

Или мечтала все-таки?

Мечтала. Но где-то очень глубоко и тайно, что самой себе боялась признаться. Клеймила эти

мысли невозможностью и прятала далеко-далеко, не

думая, что когда-нибудь придется их наружу вытащить.

– И не надо оно тебе, – вздохнул Мажарин.

– У меня от игристого обычно не болит, поэтому я его легко пью, а сегодня болит тоже. Ну,

это просто я такой невротик.

– А последнее слово сейчас слитно или раздельно пишется?

Марина задумалась сначала, потом расхохоталась:

– Мажарин, блин! Озабоченный!

– Я всегда такой был, – с улыбкой зажмурился, оглушенный ее звонким смехом. – Хотя нет,

не всегда. Только возьму себя в руки, начну вести

порядочный образ жизни, Стэльмах на горизонте появляется. Какая уж тут порядочность…

– Даже врожденная и та слетает.

– Особенно, если Маринка рядом с голой задницей.

– Ты забыл, я же за ум взялась, – напомнила, приподнимаясь на локте и заглядывая ему в

лицо.

– Зря, – потянулся он и улегся на спину, закинув руки за голову. – Я же в плохую девочку

влюбился. Где моя плохая девочка? Куда ты ее дела?

– Хочешь, чтобы я снова шлялась по ночам и танцевала на столе?

– Было бы замечательно.

– Угу, а кто вчера жаловался, что его, видите ли, как шлюху таскают?

– Кстати. В машине у нас точно секса не будет. Никогда в жизни. Это тогда я был

невменяемый, но больше такого не повторится, – сообщил с

наигранной серьезностью.

– Ассоциации плохие? – злорадно, с хрипотцой, засмеялась Маринка, понимая ход его

мыслей.

– Двойственные, ага, – недобро усмехнулся.

Маринка расхохоталась:

– Серёжа, тебе не грозит.

– Очень на это надеюсь.

Они засмеялись, оба подумав об одном и том же. О смерти Харина.

Позорно он сдох. Ехал с какой-то проституткой за город, и она ему минет прям в дороге

делала. Видать, так кайфанул, что помутилось в голове, –

управлением не справился, слетел на обочину, вписался в дерево. И он, и его шлюха

сознание потеряли при столкновении. Авария сама по себе

мелкая была, для жизни неопасная, сдох Веня от потери крови, а не от удара головой. Девка

переломом челюсти отделалась. Всё произошло

глубокой ночью, на отрезке с неоживленным движением автомашин: некому было скорую

вызвать.

Долго газеты пестрели заголовками о Харинской «нелепой» смерти, а Марина знала, что

никакая она не нелепая – заработанная. Как жил, так и

сдох, гнида паршивая. Харин, как никто другой, заслужил, чтобы ему член откусили.

Бл*дине этой памятник надо поставить. Дай бог ей долгого

здоровья, что избавила свет белый от такого зла.

За ним следом через пару месяцев и Егорка помер. Ничего с ним сверхъестественного не

случилось, а только то, что и должно, когда за руль в

нетрезвом виде садишься. Егор всегда ездил неаккуратно, любил погонять, часто подрезал, в

общем, вел себя на дороге нагло. Со смертью Харина,

видно, совсем расслабился. Обрадовался, что выбрался из кабалы и стал веселиться на

полную катушку. Забыл про все писаные и неписаные

правила. Довеселился, что попал в автокатастрофу и разбился насмерть.

Ни одного, ни второго Марина не жалела. По братику ни минуты не грустила. Радовалась,

словно праздник у нее. Тихо ликовала, что еще одной

тварью на земле стало меньше. На похоронах Егора не была, где его могила не знала, и знать

не желала: сидеть там и слезы лить не собиралась.

Грех, наверное, но по-другому не могла. Он ее всего лишил. Сломал жизнь ей и Мажарину.

Всё уничтожил – их любовь, их будущее.

Весной это случилось. Для нее со смертью брата в душе настоящая весна наступила. Она

стала выходить на улицу и подолгу сидела на лавочке,

просто дыша, греясь на солнце и возвращая себе почти забытое, давно потерянное чувство

безопасности.

– Что снилось? – хрипло прошептал Сергей.

– Весна, – улыбнулась Маринка и села на постели. – А тебе?

– Что ты от меня снова свалила.

– А ты меня нашел?

– Нет. Сама вернулась. Сказала: прости, ошиблась.

– Врешь! – засмеялась и легонько толкнула его в бок.

– Шучу, конечно.

– Серьезно, что снилось?

– Не помню. Глаза открыл – из головы всё вылетело. Вроде что-то снилось, а вроде и нет.

То же самое ему снилось, о чем вчера говорили. Отдельные отрывки разговора, обрывки фраз, слов, крик, плачь, Маринкина голая спина с

кровоточащими ранами. Месиво впечатлений рваными кадрами, яркими вспышками. Может,

от этого голова и болела: даже во сне сознание не

отдохнуло, мозг не отключился. Но знать Маришке об этом незачем.

Стэльмах прикрылась одеялом и, зажмурившись, посмотрела на незашторенное окно: часов

десять утра, наверное. После одиннадцати солнце уже

уходит и не светит прямо в комнату, как сейчас. Жарко, а Маринкины плечи вдруг зябко

дрогнули: нет-нет, да промелькнет в голове какое-нибудь

болезненное воспоминание.

Посмотрев на Серёжину татуировку, надолго задержала на ней взгляд, впервые сделав это

открыто, а не быстро и случайно скользнув.

– Больно было? – Провела кончиками пальцев по рисунку, скрывающему длинный рубец.

– Что именно?

Марина поморщилась: ну, вот, простой вопрос, а для них с таким горьким подтекстом.

– Как же нам разговаривать… что ни слово, то колючка…

– Как обычно, – спокойно сказал Мажарин. – Меня тоже многое цепляет. Переключайся, и

все. Раз переключишься, второй третий, десятый,

пятнадцатый, а потом привыкнешь и перестанешь реагировать. Всё пройдет, надо только

время. И, поверь, не так много, как ты думаешь. У нас

куча дел. Мы найдем, чем заняться. Грустить точно не будем.

– Да уж, с тобой весело, Мажарин. Грустно с тобой никогда не было.

– А теперь будет еще веселее. Потому что теперь я вообще супер-человек: лишнее отрезали;

чего недоставало – добавили.

Марина засмеялась и, пригнувшись, уткнулась лбом ему в грудь:

– Что ты такое говоришь…

– Чистую правду. – Вплел пальцы в волосы и сжал ее голову. – А ты почему шрамы не

убрала?

– Зачем? – Снова оторвалась от него и села прямо. – Они мне не мешают. Я не оголяюсь ни

перед кем. Сама их не вижу. Мне всё равно. Я мазала их