Нина Колчина - Золото скифов

Глеб, увидев новшество, усмехнулся и, забрав кое-какие мелочи с ее половины дома, окончательно перебрался на свою. Неожиданно именно это событие положило конец его туповато-сонному существованию. По утрам он стал ездить в бассейн, вечером отправлялся в тренажерный зал, но чаще в холостяцкую берлогу на Комсомольский, прихватив с собой думскую барышню. За пару недель он «уважил» каждую, которая в парламентских коридорах хоть как-то проявила к нему особого рода интерес. Иногда даже забывал спросить, как зовут.

В квартире на Комсомольском все еще жил Спаситель, и это создавало определенные трудности. Глеб звонил ему днем и предупреждал, что важнейшим из искусств для Спасителя на предстоящий вечер является кино. Можно было бы попросту турнуть квартиранта, а не ломать голову над тем, куда послать, но его час еще не пришел.

Слежку за обеими женщинами Глеб решил прекратить, к огромному неудовольствию Спасителя. Про Сашку вообще ничего знать не хотел. Пусть трахается с кем угодно! На здоровье. Ему теперь до нее нет дела. Но она еще намыкается без него! Весь ум-то в ловкость рук ушел. «Мир для меня картинка…» — злобствовал Глеб, вспоминая так умилявшие когда-то Сашкины признания. Точно! Картинка… к Камасутре.

С Альбиной Владимировной так просто не расстанешься — жена. А ведь неплохо жили! Всегда были очень заметной парой. Во многом благодаря Альбинке, конечно. Скандальная известность отца, яркая внешность, красивая одежда, огромная квартира в цековском доме… Было время, ему даже стало казаться, будто Альбинка полюбила его. А сейчас что связывает их, кроме нажитого добра?

Скифское золото тоже можно считать нажитым добром — Глеб в этом не сомневался. Как не сомневался и в том, что имеет на него право наравне с женой. Нет, не наравне. Больше! Гораздо больше! Альбинка водила его за нос столько лет и должна за это ответить. Моральный ущерб… в особо крупных размерах, золотце мое.

«Альбинка должна ответить». В голове Глеба эта смутная мысль мелькнула в один из вечеров, когда часами валялся на диване, отгородившись от всего мира. Четко и конкретно он сформулировал ее при встрече со Спасителем:

— Хватит на нее любоваться! Врезать бы надо как следует!

— Кому врезать? Альбине Владимировне? — опешил тогда от такого поворота событий Спаситель…

Глеб сначала и сам не очень-то верил, что угроза в адрес Альбины когда-нибудь осуществится, и уж тем более не рассчитывал на собственные силы, хотя иногда, поймав во взгляде жены выражение невозмутимого упрямства, просто чувствовал, как руки чешутся. Раз ввязалась, голубушка, в совсем не дамскую игру, не жди пощады лишь на том основании, что баба, да когда-то не чужая. Не жди! Ответить придется. И очень скоро.

Пока обдумывал ее участие в истории со скифским золотом, все деликатные чувства по отношению к жене как-то незаметно для него самого ушли, словно и в помине их не было. Остались только обида и злоба — мрачная, яростная и мстительная.

Недавно задуманная афера с танкером-нефтевозом, вытеснив из головы мысли о неверности и коварстве его женщин, требовала незамедлительного участия. «Нефтедоллары», которые сами плыли в их с Томом руки, могли легко, что называется, поменять курс. Судовладелец уже проявлял нетерпение. Для него время — не просто деньги — деньжищи! Календарный срок службы его старенького «Визита», построенного на Николаевской судоверфи еще для советского флота, подходил к концу. Выпускать в плавание танкер с просроченными бумагами — значит потерять навсегда: объявят вне закона и арестуют в первом же порту.

Глеб прикидывал в уме сумму, которую хозяин танкера должен был бы выложить за ремонт, прибавлял стоимость услуг за обслуживание в разных портах мира, где эти самые услуги наверняка отпускались давнишнему знакомому в кредит, и получались такие бешеные деньги, что становилось понятно, почему судовладелец ищет нелегальный путь. Что и говорить, очень соблазнительно уйти-уплыть от всех обязательств, махнув на прощание нефтяным шлейфом.

Для этого старому танкеру надо дать — ни много ни мало — новое имя, новый флаг и новые документы, которые позволят ему плавать с нефтепродуктами в брюхе еще некоторое время… пока брюхо не прохудится.

Новой жизнью «Визита» занялся Том через верных людей в Панаме, где богатый американец может все и где по причине минимальных налогов зарегистрировано, наверное, каждое второе судно мирового флота. Морские аферы были ему в диковинку, поэтому Том немного суетился и буквально каждый свой шаг обсуждал с Глебом. В день «операции» вообще не находил себе места. Даже просил Глеба, оставив все дела, приехать к нему на Ленинградку.

Его небольшая квартира в обшарпанном сталинском доме всегда удивляла Глеба неимоверным, кричащим несоответствием финансовым возможностям хозяина. Тот при желании легко мог бы купить весь этот многоподъездный монумент с прилегающими окрестностями, но покупать в Москве какое-либо жилье Том не стал. Он его снимал. Сколько раз Глеб предлагал большие удобные квартиры где-нибудь в тихом центре! Даже в его доме на Большой Бронной время от времени сдавалось жилье! Но Том и не думал о переезде. Говорил, что ванильно-карамельный аромат, в котором живет благодаря соседству со сладким «Большевиком» [11] Речь идет о кондитерской фабрике. , очень его устраивает. Дескать, он — отчаянный сластена, а конфет стал поедать меньше с тех пор, как поселился на Ленинградском проспекте. Стоит открыть форточку, потянуть носом воздух — и «полный петифюр»! Слова «петифюр» Глеб никогда раньше не слышал, но оценил образность звучания, представляя розовое облако взбитых сливок, зависшее напротив окон.

Кроме «полного петифюра» квартира обладала еще одним достоинством — большой кухней. Законный владелец, вернее, владелица — Том говорил, что это весьма привлекательная молодая особа, — просто присоединила к кухне примыкающую комнату, оснастив открывшийся простор всевозможными достижениями бытовой техники. Позже она призналась Тому, что хотела таким образом привлечь очень-очень солидного арендатора. Самое смешное — ей это удалось! Том пришел в восторг от грозного нашествия корейских агрегатов и с интересом включал иногда какую-нибудь штуковину только затем, чтобы послушать, как она жужжит-тарахтит-скрипит.

Глеб приехал на Ленинградку, вошел в знакомый подъезд и с опаской нажал на то, что осталось от кнопки лифта. За несколько дней, что не был у Тома, юные инквизиторы, проживающие по соседству, устроили маленькое аутодафе несчастному куску пластмассы, отчего он почернел и печально сморщился. Дотрагиваться до кнопки стало противно — казалось, палец так и провалится в черную жирную копоть.