Салли Торн - Мой любимый враг

Злость испарилась сквозь поры кожи, и мне ничего не остается, кроме как обнять его и сжать до боли в суставах.

– Я думал, если стану врачом…

– Он заметит тебя.

Точно так же сказала его мать.

– А между тем безупречный, золотой ребенок Патрик, который не мог совершить никакого проступка, создавал впечатление, что все это очень просто. Особенность Патрика в том, что он невероятно мил. Он так чертовски мил! Готов для всех на что угодно. Даже встать среди ночи и примчаться помогать мне приводить тебя в чувство. Ну можно ли быть еще милее? Поэтому я не могу его ненавидеть. А хотел бы. И даже очень.

– Он твой брат. – Я беру Джоша под руку. – Вполне естественно, что он сделает для тебя все.

– Итак, у нас есть идеальный сын и есть я. Я тоже могу быть лучшим в чем-то, пусть даже в стервозности. Я никогда не буду милым. Только представь, каково это – расти с отцом вроде моего. Мне пришлось стать таким.

Я думаю о том, как Джош шагает по коридорам «Б и Г», пытаясь скрыть за маской высокомерия свою робость и неуверенность.

– Мне неприятно разрушать твои представления, Джош, но внутри ты тоже милый.

– Я не хочу быть вторым в чем-нибудь. Я больше никогда не буду вторым.

Его голос закован в железо решимости. Я думаю о продвижении по службе, и где-то в глубине сознания раздается глубокий вздох: «Да пошло оно!»

– Ты поэтому всегда меня ненавидел? Из-за того, что я такая милая? Иногда даже слишком. Тебе это было неприятно. – Я поддергиваю рукав платья.

– Меня просто убивало, когда я видел, как ты растрачиваешь свое сердце на людей, которые просто пользуются твоей добротой. Мне хотелось вступиться за тебя, защитить от этого. Хотя я не мог, потому что ты меня терпеть не могла, и приходилось оставлять тебя один на один со всеми проблемами.

– А моя отзывчивость не делала невозможной ненависть ко мне?

Мой голос полон надежды, и от этого я становлюсь жалкой.

Джош приставляет большой палец к моему подбородку и приподнимает мое лицо:

– Делала.

– Ну, это печальная история.

Когда он целует меня в щеку, я понимаю: это извинение, и подозреваю, что, вероятно, приму его.

– Не пойми меня неправильно. Мое детство не было травмирующим, ничего такого, у меня всегда была крыша над головой и все прочее. И моя мать самая лучшая, – говорит Джош с восхищением в голосе. – Мне не на что жаловаться.

– Нет, есть на что. – (Джош удивленно смотрит на меня.) – Детьми нельзя пренебрегать или заставлять их чувствовать себя никчемными. Ты многого достиг в карьере и должен гордиться собой. – Я делаю упор на последних словах. – Можешь жаловаться на что хочешь. Я ведь в команде Джоша, помнишь?

– Правда? – По голосу слышно, что напряжение немного спало. – Никогда не думал, что услышу такие слова из твоих огнеметных уст. Особенно после сегодняшнего вечера.

– Мы с тобой в одной лодке. Так что же случилось после того, как ты окончил первый курс медицинской школы? Уж тогда-то отец должен был тебя заметить.

– Мама ужасно суетилась. Она устроила вечеринку. Пригласили, кажется, всех, кто хоть раз в жизни меня видел. Праздник состоялся в нашем здешнем доме. Он стоит на берегу. Прошло время, и теперь я думаю, это была отличная вечеринка. Но отец на нее не пришел.

– Он пропустил ее? – Я обнимаю Джоша и прижимаюсь щекой к его груди. Чувствую, как его руки скользят по моей спине, как будто он меня утешает.

– Ага, он не позаботился о том, чтобы поменяться сменами в больнице, как его просила мама. И пропустил все. Когда Патрик окончил первый курс, отец подарил ему дедовский «Ролекс». Ради меня он даже не потрудился явиться. Он всегда знал, что я не предназначен для этого. Мои старания только делали меня жалким в его глазах.

– Значит, из-за того, что отец не пришел на вечеринку, ты не разговаривал с ним пять лет? Но ты же видишь, как это расстраивает твою мать. У нее все время глаза блестят от непролитых слез.

– В тот вечер я ужасно напился. Я сидел один на песке у воды и заливал себе в глотку виски прямо из бутылки. Один. Мелодрама. За спиной у меня дом, полный гостей, но никто не заметил исчезновения виновника торжества.

Джош выглядит веселым, но я знаю, что под этим весельем кроется глубокая боль. Помню, как однажды я смотрела на него во время общего собрания, тысячу лет назад, и размышляла, чувствовал ли он когда-нибудь себя одиноким. Теперь я знаю ответ.

– Значит, ты сидел там? Пьяный? Что ты сделал? Вошел в дом и устроил сцену?

– Нет, но я кое-что понял: я так старался ради отцовского одобрения, но это не привело ни к какому результату. Вероятно, я такой же, как он. Зачем пытаться? Зачем беспокоиться? Тогда я решил бросить эти попытки. Решил, что пойду и займусь любой работой, какая подвернется. – Джош немного поворачивает меня, а потом, когда снова прижимает к себе, поглаживает мое плечо, как будто это мне нужно утешение. – Я перестал предпринимать какие-либо усилия, чтобы найти с ним контакт, и у меня будто гора упала с плеч. Я остановился. Думал, когда он захочет быть мне отцом, то сделает шаг навстречу.

– И он не сделал?

Джош продолжает говорить, как будто не слышит меня:

– Но вконец разозлило меня то, что, когда я переключился на получение степени магистра экономического управления и занимался учебой по ночам, работая днем в «Бексли», это его ничуть не впечатлило. Он типа мог ожидать от меня чего угодно. Типа раз меня вообще не замечают и не признают моего существования, так и разочаровываться не в чем. Но я разочаровывал. Раз за разом, всю жизнь. Моя карьера для него смешна.

Удивительно, но я начинаю злиться. Вспоминаю Энтони, его лицо, вечно искривленное саркастической усмешкой.

– Он упустил в тебе нечто особенное. Почему он такой?

– Не знаю. Если бы знал, то, вероятно, мог бы это изменить. Он просто обращался так со мной, да и с большинством других людей.

– Но, Джош, я не понимаю. Для тех задач, которые ты выполняешь в «Б и Г», у тебя слишком высокая квалификация.

– Это относится к нам обоим, – говорит он мне.

– Почему ты не уходишь?

– До слияния я каждый день собирался это сделать. Но в семье у меня уже сложилась репутация человека, который все бросает на полдороге.

– А после слияния?

Джош отворачивается, и я вижу, как уголок его рта начинает приподниматься в улыбке.

– В этой работе есть кое-что хорошее.

– Ты получал удовольствие от стычек со мной.

– Да, – признается он.

– А как ты все-таки оказался в «Бексли»?

– В порыве ярости я разослал резюме в двадцать разных мест. Это был первый отклик, который я получил. Младший прислужник Ричарда Бексли.

– И тебе было все равно? Я так хотела работать в издательстве, что заплакала, когда получила это место.