Кэти МакГэрри - А тебе слабо?

Облегчение с такой силой прокатывается по моему телу, что у меня подгибаются ноги. Он не отправил маму в тюрьму. По крайней мере, пока. Я всё ещё могу всё обстряпать. Мой мозг вскипает от множества задач. Я должна придумать, как добраться до Луисвилла, как уговорить маму бежать со мной, а потом нужно будет всё уладить с Исайей…

– Последний шанс, – прерывает мои размышления Скотт. – И на этот раз я хочу, чтобы всё было идеально.

Он снова хлопает ладонью по тумбочке, и последняя сигарета, которую я стрельнула, выкатывается из папки и падает прямо на пол. Вот чёрт.

Скотт наклоняется и рассматривает сигарету, прежде чем поднять её. Он ведёт себя так, будто это косяк, а не табак. Чёрт, чёрт. Как будто это шприц с героином.

– Дай я объясню.

Вообще-то нет. Но однажды я слышала, как Ной сказал так Эхо и тем самым выиграл время.

Скотт выпрямляется, и я вижу, что у него дрожат руки. У папы тоже тряслись руки.

– Прекрати врать! Я привёз тебя в свой дом, – он с усилием подбирает слова, и я понимаю, что он с трудом сдерживает ярость. Меня пугает то, что он на меня не смотрит. – Я дал тебе дом, а тебе не хватает совести даже попытаться следовать моим правилам.

Тихий гнев пугает меня сильнее всего на свете. Пьянчуги, придурки и прочие, легко впадающие в ярость, – с ними я умею обращаться. Я знаю, когда нужно потихоньку исчезнуть. Но те, кто сдерживает свой гнев, мужчины, которые размышляют над тем, что и как они делают, – вот они внушают мне настоящий страх. Именно от них нужно ждать беды. Тоненький голосок, похожий на мой детский голос, тихо шепчет мне на ухо, что Скотт никогда меня не обидит. Он был нашим защитником.

Да, был. Когда-то. Но этого человека я не знаю.

– Я старалась, – шепчу я.

– Врёшь! – Скотт орёт так громко, что хрустальные подвески на люстре начинают дребезжать. Я морщусь и отступаю назад. – Ты приложила все усилия, чтобы сделать нас с Эллисон несчастными!

Я судорожно сглатываю. Трент, мамин ухажёр, тоже с этого начинал. Он входил в квартиру весь такой спокойный и терпеливый, сдерживая ярость, клокотавшую внутри. Дальше он начинал орать, а потом бить.

Папа срывался так же. И дедушка. Моё сердце пускается галопом, когда Скотт сминает сигарету в кулаке. И тут он впервые поднимает глаза на меня.

– Боже, да ты дрожишь!

Он шагает ко мне, я пячусь назад. Врезаюсь спиной в окно, инстинктивно взмахиваю руками, ища что-нибудь, что угодно, чтобы защититься.

– Пошёл вон!

«Он больше не сердится», – кричит мне маленькая девочка, но я её не слышу. Она умерла вместе с моей любовью к платьям, ленточкам и жизни. От неё остался только призрак.

– Прости, – медленно произносит Скотт и отходит от меня. – Я не понял, что напугал тебя. Я разозлился. Эллисон очень расстроилась, я не могу видеть, как она плачет, а тут ещё твоя учительница позвонила… Но я спокоен. Честное слово.

Я старалась. Нет, правда. Я старалась – и полюбуйтесь, чем это закончилось. Заперта в комнате со сплошными окнами, с человеком, похожим на моего отца. Тот тоже говорил, что он спокоен, но чёрта с два.

– Пошёл вон!

– Элизабет…

– Во-он! – я выставляю руки перед собой, гоню его прочь. – Убирайся!

Глаза Скотта делаются неестественно огромными.

– Ты что? Я тебя не трону.

– Это всё из-за тебя! – ору я.

Мне хочется остановиться, но если я остановлюсь, то расплачусь. Непривычная влага жжёт глаза. Губы сделались такими тяжёлыми, что сами собой трясутся. Я не могу расплакаться. Я не заплачу. Вне себя от бешенства, я снова открываю рот. Будь он проклят, если заставит меня плакать!

– Это ты притащил меня сюда! Мало тебе было забрать меня из дома? Тебе надо ещё унижать меня в школе?

– Унижать? Элизабет, что ты такое говоришь?

– Я тебе не Элизабет! Посмотри на меня!

Одной рукой я комкаю на себе одежду, второй хватаю с тумбочки учебник алгебры и запускаю прямо ему в голову. Скотт пригибается, и тяжёлая книга с громким стуком врезается в стену.

– Ты хочешь сделать из меня кого-то другого! Ты не хочешь, чтобы я была собой! Ты такой же, как отец! Ты хочешь, чтобы меня не было!

Моя грудь судорожно вздымается, я хватаю ртом воздух. Тишина, повисшая между нами, так тяжела, что грозит раздавить меня.

– Это не так, – Скотт делает паузу, как будто ждёт, что я отвечу.

Он поднимает учебник, кладёт его на тумбочку рядом с визитной карточкой маминого инспектора.

– Ложись спать. Утром поговорим.

Нет, не поговорим. Скотт уезжает на работу раньше, чем я просыпаюсь. Скотт осторожно закрывает за собой дверь. Я бросаюсь через всю комнату, запираюсь, выключаю свет, потом срываю с кровати покрывало и хватаю телефон. Дрожащими пальцами набираю номер. Сердце колотится в ушах в такт с именем человека, который мне необходим. Исайя. Удар сердца. Исайя. Гудок. Исайя.

– Привет.

При звуке его спокойного голоса я приваливаюсь спиной к запертой двери.

– Я уже стал волноваться. Время – пять минут одиннадцатого. Ты опаздываешь.

Чтобы губы перестали трястись, я закрываю глаза и приказываю слезам убраться обратно. Но всё напрасно. Если я заговорю, то расплачусь, а я никогда не плачу.

– Бет? – в голосе Исайи слышна тревога.

– Я тут, – шёпотом отвечаю я.

И эти два слова совсем опустошают меня. Мы с Исайей не разговариваем по телефону. И никогда не разговаривали. Мы смотрели телик. Тусили. Сидели рядом. Просто существовали. Как всё это можно сделать по телефону? Но сейчас мне необходимо именно это. Мне нужно, чтобы Исайя просто был.

– Бет… – он запинается. – Этот тип… Райан… он опять тебя доводил?

Я проглатываю рвущийся всхлип. Я не заплачу. Не заплачу.

– Типа того.

И ещё Эллисон, и дядя, и школа, и вообще всё, а ещё мне кажется, будто стены смыкаются вокруг меня и лавина вот-вот обрушится мне на голову.

Исайя молчит.

Я закусываю губу, слеза медленно сползает по моему лицу.

– Не трогать тебя? – Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт – я не заплачу. – Я ведь знаю, ты всё равно ничего не скажешь. То есть мы. Мы с тобой. Мы же вообще не разговариваем.

Я еле слышно матерюсь. Голос дрожит. Теперь Исайя поймёт, что я на грани. Он всё узнает.

Молчание. В трубке потрескивает. Как только Исайя оставит меня, я мгновенно рассыплюсь на части. Мне будет не за что ухватиться. Никто и ничто меня не удержит. Я стану тем, чем все хотят меня сделать, – ничем.

– Я могу помолчать, Бет.

Я по-прежнему в том же доме, в комнате со сплошными окнами. Снова выставлена на всеобщее обозрение, беззащитная – и живу в аду. Но у меня есть Исайя, и он удерживает меня на плаву. Я сползаю по стене и сворачиваюсь в комок на полу.

– Ты мне нужен.

– Я здесь.

Мы сидим и молчим.

Сидя в кровати, я перечитываю СМС. Сначала ссора с отцом, потом в десять вечера Гвен вдруг присылает мне вот это: «Бет Риск?!».