Кэти МакГэрри - А тебе слабо?

– Ты выполнила своё обещание. Ты пришла со мной на вечеринку, а теперь я провожаю тебя домой. Мы в расчёте. Теперь я могу о тебе забыть. И ты можешь забыть обо мне.

Она прикусывает нижнюю губу.

– Я думала, мы начинаем сначала.

Какого чёрта? Разве не она всеми силами добивалась одного – чтобы я оставил её в покое?

– Ты меня ненавидишь.

Бет молчит, не отрицая и не подтверждая мои слова, а у меня вдруг сжимается сердце при мысли о том, что это правда. К чёрту. Хватит, я не обязан её понимать. Она мне вообще не нужна. Я поворачиваюсь к ней спиной и шагаю вперёд – через высокую траву выгона, к красному амбару.

– Ты когда-нибудь напивался в одиночку? – спрашивает она.

Я застываю. Не дождавшись ответа, она продолжает:

– Это хреново. Я попробовала однажды, когда мне было четырнадцать. От этого чувствуешь себя ещё хуже. Становится жутко одиноко. Мой друг… – она запинается. – Мы с моим лучшим другом договорились, что больше никогда не будем напиваться в одиночку. Мы пообещали подставлять друг другу плечо.

Мне настолько непривычно слышать эти откровения от Бет, что часть меня хочет, чтобы она снова стала угрюмой и грубой. Так её можно считать менее человечной.

– И зачем ты мне об этом рассказываешь?

Трава шуршит – это она пожимает плечами.

– Шесть из этих банок мои, а у меня ещё больше четырёх часов до комендантского часа. Я подумала, что мы могли бы заключить перемирие на сегодняшнюю ночь, и тогда никому из нас не придётся быть одному.

– Твой дядя Скотт меня четвертует.

– Если не узнает, то не четвертует.

Я кошусь через плечо и смотрю, как она пробирается ко мне через траву.

– Поверь, я рискую потерять гораздо больше, чем ты. Он ничего не узнает.

Её лицо забрызгано грязью, волосы и одежда тоже в грязи. Часть этой грязи она собрала по дороге на вечеринку. Надо было сказать ей об этом до того, как мы приехали, но она так смеялась. Улыбалась. И я, как последний эгоист, захотел продлить это подольше.

А главное – Исайя сказал, что я заставил её плакать. Я смотрю на маленькую красавицу, стоящую передо мной. В ней есть нечто большее, я точно знаю. Я видел это в её глазах, когда она смеялась вместе со мной в джипе. Я чувствовал это в её прикосновении, когда мы танцевали.

Наверное, я схожу с ума.

– Ладно. По одному пиву.

На соломе очень мягко лежать.

Немного колется.

Уютно.

Отлично для состояния невесомости.

Она пахнет плесенью, пылью и землёй. Уголки моих губ сами собой приподнимаются от мимолётной радости. Плесень. Пыль. Земля. Эти слова отлично сочетаются друг с другом. Глядя на тени, падающие от переносного фонаря, который Райан отыскал где-то в углу амбара Скотта, я делаю глубокий вдох. Наконец-то я захмелела.

Но не от травки. Райан для этого слишком правильный. Накачалась алкоголем, так будет точнее.

Три пива. Исайя бы хохотал до слёз. Три пива – и я поплыла. А чего вы хотите, сами попробуйте несколько недель подряд проходить трезвой как стёклышко.

Исайя.

Снова болит грудь.

– Мой лучший друг злится на меня, а я злюсь на него, – я первая прерываю молчание, которое до сих пор нарушали только хлопки откупориваемых пивных банок да шорох и воркотня птиц под стропилами. – Мой единственный друг.

Райан медленно поворачивает голову ко мне. Он сидит на земляном полу, привалившись спиной к тюку сена. Его светло-карие глаза слегка остекленели. Надо отдать ему должное. После шести пива я буду под столом. Точнее, под тюком сена.

– Который?

– Исайя, – отвечаю я, и моё сердце сжимается, – тот, который с татуировками.

– Значит, второй – твой бойфренд?

Я хочу рассмеяться. Но у меня выходит нечто среднее между фырканьем и икотой. Райан хохочет надо мной, но я парю в такой невесомости, что мне всё равно.

– Ной?

– Ной? Нет, он по уши влюблён в одну психическую девицу. И вообще мы с Ноем не друзья. Мы, скорее, как брат и сестра.

– Правда? – я чувствую его недоверие. – Но вы с ним совсем не похожи.

Я торопливо машу на него рукой.

– Да нет же! Мы не кровные родственники. Ной меня не переваривает, но любит. Всегда впрягается за меня. Как брат.

Любовь. Я в таком отчаянии, что нарочно стукаюсь затылком о землю. Исайя сказал, что любит меня. Я снова рыщу по затянутым паутиной коридорам своих чувств, пытаюсь вообразить, что смогу полюбить его в ответ. Но всё напрасно, я ощущаю только гулкую пустоту. Неужели это и есть любовь? Пустота?

Райан сощуривает глаза, его лицо принимает выражение глубочайшей задумчивости, но если принять во внимание шесть банок пива, выпитых за час, то он, скорее всего, просто мертвецки пьян.

– Получается, у тебя нет бойфренда?

– Не-а.

Райан откупоривает ещё одну банку. Сначала я хочу возмутиться тем, что он нагло посягает на мою долю, но передумываю. Моя цель – невесомость, а не пьяная блевота. Через три часа я должна вернуться к Скотту, не утратив способности к связной речи.

– Почему Исайя на тебя злится? – спрашивает Райан.

– Он меня любит, – не задумываясь, отвечаю я, и тут же жалею о своих словах. – Ну и по другим причинам.

– А ты его любишь?

Это самый быстрый отклик Райана с тех пор, как он прикончил вторую банку.

Я тяжело вздыхаю. Люблю?

– Я бы бросилась под автобус, чтобы вытолкнуть его из-под колёс.

Если бы этим я могла его спасти. Если бы этим я могла сделать его счастливым. Что же это такое, если не любовь, правда?

– Я сделал бы это ради большинства своих знакомых, но это не значит, что я их люблю.

– Да?

О. Ну вот. Тогда я просто не знаю, что такое любовь.

– А что за другие причины? – допытывается он.

Другие причины? Ах, да, Райан спрашивает, почему Исайя на меня злится. Я качаю головой из стороны в сторону, сено громко шуршит подо мной.

– Ты всё равно не поймёшь. Мои проблемы… то есть моя мама. Слушай, моя семья далеко не идеальна. У нас проблемы.

Райан хмыкает, отхлёбывая пиво.

Я приподнимаю бровь.

– Что тут смешного?

Он запрокидывает голову, и я смотрю, как шевелится его горло, когда он глотает. Райан сминает пустую банку в кулаке.

– Идеальная. Семья. Проблемы. Братья-геи.

Так, теперь мы точно говорим не обо мне и не об Исайе.

– Ты напился.

– Вот и хорошо.

Он пьян, но из его глаз по-прежнему смотрит боль, омрачавшая его взгляд, когда он нёс меня из увязшего джипа. Она никуда не исчезла.

– Ты поэтому набросился на того придурочного футболиста? – спрашиваю я. – Из-за того, что твой брат – гей?

Райан швыряет банку в груду пустых и трёт глаза.

– Да. Но, если ты не против, я не хотел бы об этом говорить. И вообще говорить.

– Отлично.

Я могу и помолчать. Я закидываю руки за голову и растягиваюсь на соломе. Исайя позволил бы мне говорить. Я бы болтала обо всём на свете: о ленточках и платьях… А он успокаивал бы меня, когда я спрашивала бы о том, не слишком ли я груба с Ноем. Иногда я задумываюсь над тем, какой была бы наша жизнь, если бы Ной и Эхо расстались. Я же не слепая и вижу, что Эхо делает Ноя счастливым и что Исайе она тоже нравится. Если честно, иногда она бывает ничего.