Федерико Моччиа - Прости, но я хочу на тебе жениться

Алессандро в одиночестве переживает свою боль, как пьяный, хотя и не выпил ни капли. Он пытается придать смысл своей жизни, но в некоторых случаях Васко прав, когда говорит, что, когда страдаешь, тебе не хватает целой жизни. Без любви в ней нет смысла. Без тебя, Ники. И снова эти слова. «В кармане столько нерастраченных дней. Почему же без тебя сейчас я чувствую себя, как пустой сосуд, как выброшенный мусор?» Он ставит песни Баттисти по кругу, ведь только он и Моголь знают, что на самом деле имеет в виду Алессандро, как будто только эти двое знакомы с этой нескончаемой болью, когда теряешь любовь. Он сопротивляется и страдает молча, и живёт так, словно он бык, закованный в цепи, на него давит груз страданий этой жизни, день за днём, на работе, в офисе, смеясь и шутя со всеми, словно ничего не случилось, в толпе людей, на улице, в магазинах, в супермаркете и даже среди друзей, ночью, в этой тишине, единственной, кто с ним рядом. Но он всё равно сопротивляется. Недели идут, а он сопротивляется. Хоть это и кажется ему невозможным. И каждая ночь кажется ему болезненней предыдущей, как будто увеличиваются пространство и время, которые разделяют его от всего, что у него было до этого непредвиденного сбоя, возможно, безвозвратно. Всё кончено? Всё кончено на самом деле? Нет. Не может быть. Жизнь в такой неопределённости ещё больнее. Впечатление, что Алессандро хочет жизнь в сомнениях, не знать, что с ними будет, ему подходит сейчас та фраза, которую они весело говорили друг другу в шутку: «Поживём – увидим». А что теперь? Что теперь нас ждёт? Наверняка, только небытие его тишины. Холодной, циничной, вероломной, злой и счастливой. Это ужасно. Остаётся только эта песня. Orgoglio e dignitá . Гордость и достоинство. До бесконечности. Сопротивляться. «Вдали от телефона, а иначе... знаешь сам».

124

Парк Вилла Памфили освещён ярким солнцем. Множество людей наслаждается прекрасной прогулкой после воскресного обеда. Энрико пихает машинку, а Ингрид смеётся, показывая на малышей, бегающих на некотором расстоянии.

— Что ты делаешь? — спрашивает он, поворачиваясь.

Анна остановилась, чтобы посмотреть на огромный дуб. Она внимательно его рассматривает.

— Видел, какое красивое дерево? Очень здоровое. Оно мне нравится.

— Ты эколог, да?

— Да, деревья очень важны... Ты знаешь, что они поглощают углерод?

— Я знаю, что летом можно спрятаться в их тени... Что случилось, Ингрид? Осторожней, не перепачкайся, — девочка пытается достать погремушку, упавшую на землю.

Анна подбегает к ним и, оказавшись рядом, нагибается и поднимает её. Протягивает погремушку смеющейся Ингрид. Анна поднимается, и они возвращаются к прогулке, теперь шагая бок о бок.

— С чем связана такая страсть к природе?

— Я обязана этим отцу... он многому меня научил и заставил понять важность любви, понимания и защиты окражющей среды. Мы устраивали долгие прогулки по полям и холмам, ездили по пляжу на велосипедах, в общем, никогда не ездили на машине. Мне всегда было очень весело. Он всё мне объяснял, рассказывал о названиях животных, о мотивах их поведения, почему на деревьях растут листья различной формы, и о много другом... Мой отец был замечательным. Он переехал в Рим в двадцать лет, чтобы работать графическим дизайнером, а потом пошёл дальше.

— А где он жил до этого? — спрашивает её Энрико, поправляя курточку Ингрид.

— В Голландии. Мой отец был голландцем. Поэтому я такая красивая и блондинка! — Анна немного провокационно трясёт своей шевелюрой, но потом не может сдержаться и тут же начинает смеяться. Энрико смотрит на неё. Надо признать, она и правда красивая. Но она уже продолжает разговор. Она тараторит, глядя перед собой. — Да-а-а! Я пошутила... На самом деле, наверное, в том смысле, когда говорят красивая… я не такая. Но уж точно блондинка! В общем, он был великим человеком. Он умер три года назад, и я так скучаю по нему.

Тень грусти вдруг накрывает глаза Анны. Она останавливается и подходит к машинке Ингрид, чтобы поиграть с ней, пытаясь прогнать тяжёлую ностальгию. Энрико снова смотрит на неё. И чувствует внезапную нежность. Ему даже хочется обнять её, чтобы приободрить. Они снова отправляются в путь.

— И самое лучшее наследство, что он мне оставил, – это любовь. Он очень любил мою маму, римлянку. Они были фантастической парой, двумя близкими и подходящими друг другу людьми. Поэтому у меня есть свои мысли по поводу брака. Я не хочу цепляться за кого попало, для меня этот человек должен быть уникальным, а брак мой должен быть настоящим проектом двух людей, которые обожают друг друга и друг другу помогают, которые нравятся друг другу и даже по прошествии многих лет всё время хотят целоваться... как это было у них, они всё время искали друг друга, даже физически... — продложает Анна.

Лёгкий ветерок треплет её волосы, и на лоб падает прядь. Она аккуратно откидывает её и идёт дальше.

— Значит, ты мечтаешь о замужестве? — спрашивает Энрико.

— Я мечтаю о семье. Как только наступит нужный момент, она у меня появится. Но я мечтаю о семье весёлой, настоящей, которая не развалится при первых же трудностях... О семье, состоящей из мужчины и женщины, которые по-настоящему уважают друг друга, которые желают друг другу только добра и не сдаются... вот только я вижу, что чаще всего так не бывает. В наше время пары распадаются при любой проблеме, кажется, будто они вместе, потому что это модно, а не потому, что они на самом деле верят друг другу. И я говорю серьёзно... Ты ведь сам видел, сколько пар расстаётся, прожив вместе совсем недолго? — она вдруг прерывается. Конечно же, он видел. С ним ведь тоже это произошло. — Прости, Энрико, я не хотела…

Он улыбается с некоторой горечью.

— Не волнуйся... ты права... Я тоже так считаю. А потом смотрю по сторонам и вижу среди прочих своих друзей: Флавио, Пьетро и даже Алекса... в их отношениях тоже всё пошло наперекосяк... Наше общество меняется, и, в конце концов, человек должен принять невозможность реализовать свою мечту и соответствовать общепринятым нормам, которые не так красивы и романтичны... «Воздушные замки, построенные без малейших усилий, трудно снести».

Анна смотрит на него.

— Какая красивая фраза...

На несколько мгновений Энрико чувствует себя Пьетро, «человеком-цитатником», которого он столько раз критиковал за использование чужих слов для привлечения внимания.

— Да, только это не я придумал, а Франсуа Мориак... — признаётся он с некотороым стыдом.

Они идут к парковке. Скоро время обеда, и Ингрид уже голодная.

— Останешься с нами на обед? Давай же... Мы могли бы приготовить первое блюдо. У меня есть немного сыра, мясная нарезка и свежий цикорий, которые мы можем замариновать бальзамическим уксусом, если захочешь... — уговаривает Энрико.