Федерико Моччиа - Прости, но я люблю тебя

Если бы он не уехал работать в другой город, дав обещание вернуться. Невыполненное обещание. И теперь Бог, который иногда так делает, предлагает ему возможность вернуть всё назад и ещё лучше, даёт новую возможность завоевать Кейт, его Кейт из колледжа. Роберто поправляет подушку за спиной, размышляя о сценах этого фильма. Умиротворёный, спокойный, он закрывает глаза и вздыхает. Странный момент счастья. Но он знает об этом, быть счастливым – абслютно нормально. Счастье должно быть не целью, а образом жизни. Кто это сказал? Какой-то японец. Иногда эти японцы остаются с нами. Ну, ладно, я добавил бы также, что счастье заключается в способности осознавать всю жизнь, просто сам факт того, что ты жив, что это нельзя воспринимать, как должное. Так можно быть просто счастливым, без чрезмерных запросов. Он закрывает глаза. О чём я вообще думаю? Жизнь проста, намного проще: это карамель, не слишком сладкая, которую мы должны не спеша растворять во рту, но не разжёвывая, а рассасывая её. Что я и сделаю со своей женой через некоторое время. Я не Джек. Я сдержал своё обещание. И каждый день получаю за это своё вознаграждение. Что же ещё? Кто-то может быть не удовлетворён этим и вести себя...

Вдруг музыка смолкает. Роберто внезапно открывает глаза. Симона здесь, рядом с CD-проигрывателем. Её палец всё ещё на кнопке «стоп». Это она выключила музыку. Но она улыбается. Она демонстрирует одну из тех улыбок, которые входят в ту самую программу. У Роберто нет никаких сомнений. Он отлично знает это выражение. За этим едва уловимым движением губ, за этим появлением маленьких идеальных зубов почти всегда скрывается невероятная история... Драма, триллер, ужас. Извини, но я встретила другого. Извини, но я ухожу. Извини, но я сделала глупость. Извини, но я беременна... Извини, но я беременна и не от тебя. Извини, но я не знаю, как сказать тебе это. Извини, но... в общем, любая другая вещь, из любой оперы, с любым выводом, но точно одно... То, что Симона должна сказать, она начнёт с извинения... И Роберто не может больше ждать. Он нагибается, помогая себе руками, и садится прямо, как следует прижавшись спиной к дивану.

— Что такое, Симона, почему ты выключила музыку? Тебе нужно что-то мне сказать?

— Прости меня... Прости меня.

Вот дьявол, думает Роберто. Это не извинение, это ещё хуже... Она просит прощения! Чёрт! Этой возможности я не предусмотрел. К такому я не подготовился. «Извини» против «прости меня» ничего не стоит. «Прости меня» – это всё. Чёрт, дерьмо, дерьмо. Что ты сделала, любовь моя? Ему страшно даже думать об этом. Ладно, ладно, давай успокоимся. Будем открытыми. Доверимся друг другу. Я читал о языке тела. Не скрещивать руки. Открытость. Щедрость. Поза слушателя. Что случилось, любимая? Понимание, понимание, понимание. И лицемерие, если это будет необходимо. И всё такое, чтобы вытянуть правду.

— Расскажи мне всё, дорогая, нет никаких проблем, серьёзно, считай, что я тебя уже простил.

Роберто заставляет себя улыбнуться. Симона распускает волосы и медленно движется к креслу напротив. Она садится, но медлит. Слишком.

— Нет, я попросила прощения, потому что ты расслаблялся под музыку, а я её выключила, даже не спросив тебя.

— Ничего страшного, — Роберто кладёт руки на колени. Снова эта улыбка... Открытость. Щедрость. Поза. Принятие. Спокойствие. Язык тела. — Скажи мне, что произошло?

— Ничего, — Симона улыбается и сводит руки, кладёт их на ноги, одну на другую. Похоже немного на молитву.

Роберто обеспокоенно смотрит на неё. Боже мой. Руки на ногах, закрытые, соединённые. О чём это говорит? Я не помню. Он суживает глаза, пытаясь вспомнить ту страницу. Там и руки были. Но в каком положении? Ещё была фотография человека. Да. Боже мой. Святая Мария Горетти. Соединённые руки. Просит чего-то у высших сил. И это важней всего для неё. Необычно. Иногда невозможно что-то сделать, поэтому кладут руки так, словно молятся, потому что только так святой может сказать «да». Внимание, ответ приближается. Роберто смотрит на неё и улыбается, пытаясь быть таким святым, каким только может, таким, который безо всяких сомнений сможет понять её. Или, по крайней мере, таким, который попытается направить её своей улыбкой.

— Скажи мне, дорогая, в чём проблема?

— Ну, если бы проблема была, я бы всё равно не рассказала.

— Если ты мне расскажешь, — понимание, покой, открытость, спокойствие, — хоть что-нибудь, то я тоже смогу понять это и рассудить. — Он берёт книгу со стола, как учили в книге о языке тела, «изобразить незаинтересованность, занять себя чем-то другим, пока молящийся поймёт, что проще признаться». От слова «признание» у Роберто наступает момент слабости. Книга выскальзывает из его рук, едва не падает, но он успевает её поймать.

Симона смотрит на него. Сужает глаза, изучает его, стараясь понять, на какой фазе он находится. Он и вправду так расслаблен, как кажется? Или это просто поза?

— И? — Роберто поворачивается и снова улыбается ей.

Симона решает использовать последнюю карту.

— Нет, неважно, мы можем спокойно поговорить об этом завтра, — спокойно, во мне всё спокойствие мира. — Сейчас уже слишком поздно.

Она сказала это. И Симона отлично знает, что сейчас два варианта развития событий. Если Роберто просто притворялся, что расслаблен, он тут же внезапно начнёт кричать что-то вроде: «Эй, ты скажешь мне это прямо сейчас, ясно? Ты так долго готовилась, что выбесила меня!» и даже вещи похуже; или, если он на самом деле спокоен, он оставит это с обычным «Как хочешь», «Как пожелаешь» или, ещё лучше, «Что бы ты ни решила, пусть будет так».

Роберто – сплошная загадка. Нет, он расслаблен. Даже более того.

— Мне бы хотелось знать, потому что я думаю, что это может повлиять на нас обоих, на тебя в частности. Я вижу, как ты напряжена. Но если ты так хочешь, оставим это до завтра, пусть будет так.

Я вижу, как ты напряжена. Хорошо. Продемонстрировать озабоченность ею, какой бы ни была просьба, это следствие любви и важность того, что ты принадлежишь этому человеку. Этой главы не было в той книге. Роберто уже сам понял все правила. То есть Роберто сам может научить кого угодно.

Симона улыбается, разводит ноги, а затем кладёт одну на другую. Но не как Шэрон Стоун, нет. Скорее, как девочка. Она продолжает также улыбаться. Она сейчас даже спокойна, думает Роберто. Так-то лучше. Она потирает руки. Затем кладёт их себе на живот, спокойная и счастливая. Отлично. Никаких проблем. Теперь Роберто на самом деле расслабляется. Симона смотрит на него и улыбается. Я могу рассказать.

— Я гуляла с Ники.

Роберто изображает спокойствие, чтобы она говорила дальше.

— Хорошо, на секунду я подумал, что... — но он замолкает от взгляда своей жены, которая в своих мыслях уже путешествует кто знает по каким пляжам, — думал, что Ники не было в Риме, это странно, почему бы ей не быть здесь?