Елена Ларина - Талант и поклонники, или История Марианны Коварской, родившейся под знаком Козерога

Выпила немного водки, зажевала оливками, попыталась еще покурить — не лезет, недаром я все-таки не курю — послушала радио, приняла две таблетки чего-то снотворного, случайно завалявшегося — знаю, что с водкой плохо, но что поделать, так уснуть не получится, а напиваться я уже не хочу — и легла спать.

А утром заставила себя сделать недоделанную уборку, вымыла ванную, туалет, плиту, холодильник, вынесла мусор, все перетрясла и отправилась все-таки гулять. Холодно было, мороз, ветер, даром что конец февраля — но поняла, что если дома останусь, чашки, может, бить и не буду, а вот дверь в кухню, например, совершенно свободно головой пробью. И пошла, дрожа, в самое неподходящее место — на Болотную площадь, к «Ударнику» — откуда ни идти, все через мост.

В парке Репина все ветром выметено, даже снега нет, и ни одной лавочки, на мостике ступени обледенели, под мостиком скамьи каменные, в лед бутылки вмерзли, вороны бродят, каркают, жрать хотят, в переулке перед Третьяковкой как в трубе свищет, в литераторском доме на углу, где Маргарита стекла била, в подворотне подростки курят что-то подозрительное, мусорные баки зияют, компьютерный клуб кажет открытую черную пасть своего подвала — пусто, холодно, хорошо, что еще не темнеет, все-таки весна скоро.

Зашла в Третьяковку. Походила по вестибюлю, подошла к кассе, посмотрела в сторону гардероба — и ушла. Не захотела раздеваться, «надевать лицо», ходить мимо картин, сторониться людей. Согрелась чуть-чуть, и ладно. Во двор завернула, в компьютерный клуб спустилась — никогда не бывала в таких местах, но тут вот вспомнила, что ведь есть интернет, там нет людей, там ни с кем не надо разговаривать и «лицо» тоже особенно не потребуется — это тебе не интернет-кафе в Камергерском.

Заплатила двадцать рублей за полчаса прошла в дальний угол, шарахаясь от столов — всюду дети, в игры играют, перекрикиваются через весь зал, от компьютера к компьютеру: «Ну, ты, давай! Не тормози! Я же тебя сейчас!.. Иди налево!!!» Села, включила, еле-еле разобралась, где у них что — а куда теперь идти, не знаю. Полезла посмотреть, кто куда ходил: пара почтовых программ — но у меня даже электронного адреса своего до сих пор нет, полковнику никто не пишет — а дальше сплошь порносайты, интернет-магазины и чаты. Зашла в какой-то чат, хотела зарегистрироваться, но долго не могла придумать ник и пароль — плюнула. Нажала куда-то, попала на рекламный баннер с голыми телами — и закрыла разом все окна. Все, и тут не могу больше.

Домой добралась к восьми. Бежала уже почти — вдруг он приехал рано, решил, что я специально ушла, чтобы его не дожидаться. Впрочем, это, может быть, как раз было правильно. Это было бы правильно, но это мне в голову заранее не пришло, а теперь уже поздно переигрывать. Прибежала, Сережи, к счастью, еще не было, и поняла, что если я сейчас не поем — умру, со вчерашнего утра ничего не было, кроме водки. Поставила чайник, колбасу нарезала, сыр, чтоб ничего не готовить, чаю быстро выпила и пошла собирать последнее — документы.

Сложила в большой конверт все, что было в верхнем ящике, свои только оставила. Не удержалась — все посмотрела. Вот это и есть мой муж. Вот его послужной список, его продвижение по служебной лестнице, учеба, работы, фотографии. Одну, маленькую, три на четыре, от тех времен, когда мы с ним только познакомились, — оставила себе, на память. Потом из прихожей принесла свою сумочку, достала оттуда банковскую карточку — и положила сверху.

Он пришел как всегда, в десять, как будто ничего не случилось. Дверь только открыл своим ключом, не звонил. Наверное, тоже думал, что меня нет. Наверное, так и следовало сделать. Ведь не думает же он, что я собираюсь мириться или торговаться.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

— Все собрала?

— Все.

Прошел в спальню, посмотрел на чемоданы, открыл сумки одну за другой, с презрением оттолкнул ту, в которой было белье: «Это не нужно». Потом в гостиную, к столу, к ящикам — документов там уже не было, я отдала ему заготовленный конверт. Проглядел бегло, заметил карточку.

— Благородная. Как всегда. Ну что ж…

Вынул из кармана ключи, протянул мне — как компенсация, что ли? Ты мне деньги, я тебе квартиру. Или в знак того, что беспокоить больше не будет? Все правильно.

— Кассеты верни.

Собственно, мог бы не спрашивать, пакет на столе лежал. Полез проверять — и, кажется, хотел даже вставить в кассетник и посмотреть, то ли там, что было раньше — но не стал. Просмотрел только внимательно обложки.

— Небось Николсона решила смотреть?

— Николсона.

— Ясно…

Кассеты он убрал в портфель, чемоданы вынес в прихожую.

— Сумки возьми, я все не унесу. Внизу машина ждет. Да не бойся, что ты так смотришь, не трону я тебя.

Я стала надевать сапоги. Все как тогда.

— Пальто возьми, там холодно. Не бойся, не бойся, сказал. Силой не повезу. Очень надо.

В лифте уже спросил:

— Что так смотришь?

Сказать ему, что я его любила, и, может быть, и сейчас еще люблю, я не смогла. Вместо этого сказала совсем другое.

— Почему ты меня ударил? Как ты мог.

— Ты была моим самым большим проектом. Самым большим вложением капитала, если угодно. Я думал, что могу рассчитывать на тебя. Ты меня предала. Впрочем, все равно детей нет, так что и говорить не о чем. Были бы дети, я бы тебя так просто не отпустил. И хватит об этом.

Я его предала. Вот оно, значит, как.

— Ты сама виновата.

Она сказала именно это. Слово в слово. Как я и ожидала.

Я рассказала все маме на следующий же день. Потому что больше действительно было некому, а от нее все равно не скроешь. Приехала вечером, она сама только что с работы пришла, помогла ей приготовить ужин, вымыла посуду — ну а потом уж все рассказала.

Перед этим сделала два дела — пересчитала деньги и отвезла оставшиеся Сережины вещи. Денег было мало — собственно, это были те деньги, которые обычно оставались у меня «на повседневные расходы», карманные. С учетом того, что я привыкла уже много где расплачиваться карточкой — совсем мало.

Жить на эти деньги было нельзя. Хорошо хоть за квартиру заплачено за месяц вперед. Бассейн — до конца месяца (нужен ли мне бассейн?). К врачу идти только на следующей неделе (это тоже деньги, и не маленькие — но нужно ли мне теперь лечиться от бесплодия?). В холодильнике кое-что осталось — но на этом долго не протянешь. По совокупности, в режиме строгой экономии, можно дотянуть до зарплаты. Если она будет. Значит, надо искать работу. Немедленно.

Сумку с вещами, которые он брать не стал, и еще что-то, по мелочи, к нему имеющее отношение и мне не нужное — и даже категорически не нужное, неуместное сейчас, он ведь забрал все, что хотел, он сюда больше не вернется, так зачем мне каждый день видеть его старые ботинки, его тапочки, его кепку — я решила отдать куда-нибудь в церковь. Благотворительные фонды искать еще надо, да и нечего отдавать-то, так, ерунда — а в любой церкви, как мне казалось, возьмут. Так что я взяла сумки и поехала — в центр, туда, где, знала, есть церковь недалеко от метро — обычная какая-то церковь. По дороге купила два журнала — «Работа для вас» и «Работа и зарплата». Разбираться буду дома — тем более что непонятно, что искать. Редактором?