Вера Колочкова - Любовь не помнит зла

— Так и не надо уходить… — пробурчал он себе под нос, улыбнувшись.

— Куда не надо уходить? — подняла на него удивленные и радостные глаза Леся.

— Да это я так… Про себя подумал…

Леся улыбнулась, поняла будто. И глаз больше не отвела. Так и стояли они друг против друга, держа в руках стаканы с коньяком и горячие шампуры с мясом. Сначала улыбками разговаривали, а потом глазами начали. «Что это? Что это с нами происходит?» — будто спрашивала Леся. «Да я и сам не знаю… Видимо, что-то очень хорошее!» — отвечал ей его синий веселый взгляд. А потом они разом отвели глаза друг от друга, будто уже решили для себя что-то. Он, по крайней мере, точно решил. А она, похоже, с радостью приняла это решение, так и не проговоренное вслух. Что ж, так бывает, наверное. Любовь, говорят, зарождается на небесах, а там о ней не шибко разговаривают. Как случается, так и случается. А остальное, суетно-жизненное и бытовое, оно потом, уже следом подтянется…

— Скоро Новый год… — тихо произнесла зачем-то Леся, колыхнув слегка в стакане коньяк.

— Ага. Будем вместе встречать. Ты согласна? — тоже встряхнул своим стаканом Андрей.

И снова она посмотрела на него так, будто спрашивала: а хорошо ли это? Правильно ли? И снова он отвечал ей взглядом — да, да! Именно правильно, именно так и надо! Тут и сомневаться не стоит.

Впрочем, они были не одиноки в проявлении своих вдруг нахлынувших откровений. Ритка, присевшая у костра на раскладной стульчик, вовсю кокетничала с Кирюхой, уплетая за обе щеки шашлык и запивая его коньяком. Не умела Ритка вот так — глазами разговаривать. Более практичная в жизни была. Какие взгляды, какие глаза, когда надо брать дичь голыми руками? А проморгаешь — улетит, одно перышко от хвоста в руках останется. Тем более дичь попалась интересная, холостая, для завязывания матримониальных отношений вполне годящаяся.

Илька, присев по другую сторону костра, долго еще глядел, как опускаются декабрьские синие сумерки на снежный темнеющий лес. Потом вздохнул, взял из Кирюхиных рук горячий шампур с пахучим мясом, с удовольствием вонзился в него зубами. Вкусно. Горячая добавка к удовольствию созерцания. Но — всего лишь добавка, и не более того. Так он давно для себя решил.

Довольно странно, что раньше он полагал себя счастливым человеком. Вроде того — все у него сложилось, все срослось. Чего, чего срослось-то? Жизнь ведет за собой, словно телка на веревочке, а он бежит и радуется, как идиот. Женили — женился, сытую жизнь дали — взял, налили — выпил… А сейчас даже назад не хотелось оглядываться. Господи, как же он жил без нее, без Леськи?

Андрей давно уже проснулся, наблюдал из-под опущенных ресниц, как она гладит ему рубашку, вся сосредоточившись на этом занятии. Как смешно набирает воду в рот и, надув щеки, старается брызгать ею без звука, чтоб его не разбудить, и ничего у нее при этом не получается, и вода течет по подбородку, и попадает не в то горло, и Леся кашляет в ладошку коротко и испуганно, кося в его сторону глазами. Наконец он не выдержал и начал смеяться. И Леся, смутившись, махнула на него рукой и тоже засмеялась, и зимнее солнце светило прямо в глаза, и вкусно пахло из кухни горячими бутербродами, которые Леся готовила на завтрак. Вот оно, стопроцентное мужицкое счастье, такое, что дышать трудно. Полцарства за стопроцентное мужицкое двухнедельное счастье. Полжизни! Хотя почему — полцарства и полжизни? Уж отдавать, так все. Оно того стоит. И, кстати, почему он обозвал его двухнедельным? Это уж вовсе ерунда, это уж дудки…

— Леськ, выходи за меня замуж!

— Что? — испуганно обернулась она к нему от гладильной доски. — Что ты сказал?

— Что слышала. Делаю тебе предложение руки и сердца. Пойдешь замуж?

— Ага… Сейчас вот рубашку твою доглажу и сразу пойду. С ума, что ли, сошел? Ты ж женатый!

— Сегодня женатый, завтра холостой. Так пойдешь или нет? Хотя чего я тебя спрашиваю… Головой в мешок, и готово…

Леся хихикнула, глянула на Андрея испуганно и в то же время немного снисходительно, как глядит мать на задавшего трудный недетский вопрос ребенка.

— Я вообще-то серьезно, Лесь.

Он отбросил в сторону одеяло, вскочил на ноги, шагнул к ней, притянул к себе за плечи. Потом сжал в руках так сильно, что она даже ойкнуть не могла, только сопела, прижавшись носом к его плечу.

— Давай жить вместе. Я по-другому больше не смогу, честное слово. Если хочешь, я каждый день буду тебе в любви объясняться… Прямо с утра. Всю оставшуюся жизнь. Хочешь?

— Мгм! — утробно и сердито промычала она и попыталась дернуть головой, высвободиться из его цепких объятий. Андрей ласково погладил ее по голове, отпуская, проговорил менторским нежным голосом:

— Ну вот и молодец, Лесечка. Послушная девочка. Хорошей женой будешь. Покладистой. Гладь, гладь мою рубашку дальше. Учти, я на работу опаздываю.

— Ты что! Ты же мне ребра чуть не переломал! — сердито оттолкнулась она от его груди и тут же рассмеялась, чуть запрокинув голову назад.

Наверное, у всех счастливых в любви женщин смех звучит одинаково — искренне и бездумно.

Леся и сама не поняла толком, как прожила эти две недели. То ли в шальном непривычном разгуле, то ли в празднике, то ли в бездумной радости. Жила и жила, ни о чем не думая. Бездумность эта поселилась в ней сразу, как приехали они после зимнего пикника, окутала непроницаемой теплой стеной от остального мира. Леся и не хотела разрушать эту стену, и не пыталась даже. Наоборот, сидела за ней, будто получила неожиданный отпуск, отпустив от себя привычное состояние грусти и тревоги. Наверное, так и ведет себя уставший от проблем человек, когда ему неожиданный отпуск выпадает? Просто выключает себя, и все. Вот и она себя выключила, отдавшись в счастливую чужую власть. Хотя со стороны это, наверное, не совсем хорошо выглядело — что-то навроде веселого пьяного загула в суете предновогодних дней. Все смешалось в один смеющийся, бесшабашный калейдоскоп из прогулок, походов по магазинам, веселых застолий, Риткиных обалдело счастливых глаз, неотрывно прилипших к лицу Кирилла. Да и у нее, наверное, лицо нисколько не лучше выглядело. Однажды сунулась к зеркалу и чуть не расхохоталась от смешной дисгармонии — все нижнее веко багровым фингалом затянуто, а сверху счастливый глаз сияет, как бриллиант. А то, что они с Риткой в квартире устроили, вообще можно нехорошим словом назвать. Даже, простите, нецензурным. Выползали обе по утрам, каждая из своей комнаты — косматые, томные, нацелованные, переглядывались летуче и не могли при этом сдержать довольных улыбок. А с другой стороны — пусть! Как говорится, хоть как назовите, только в печь не ставьте. Да и вообще — какие могут быть слова, если на голову двух бедных женщин любовь свалилась? Это еще хорошо, что Ритка вчера к Кириллу переехала, иначе от этой необузданной радости можно было с ума сойти. Такую концентрацию чувственности вокруг себя развели, что, казалось уже, и дышать нельзя, только целоваться можно. Даже перед Илькой неловко.