Джейми Каейн - Инструкция на конец света

уставшими глазами пролегли тени, но она не говорила, что её что-то

беспокоит, а я не спрашивал. Если она захочет мне рассказать, она сама

расскажет.

Звук шумящего потока заглушает теперь щебетанье птиц над головой. Я

не устаю благодарить природу за то, что вода каким-то чудом ещё здесь,

несмотря на засуху. Она течет с ледников холодная, плавать в ней

тяжело, а кое-где подстерегают предательские течения, но здесь скалы

образуют полузакрытую бухту с бассейном, прекрасно подходящим для

плавания.

Когда мы проходим сквозь просвет в скалах, я слышу, как Николь что-то

восклицает. Обернувшись, я вижу на её лице восторг.

– Ух ты, настоящая река.

– Ага. Великая Юба во всём великолепии.

Она улыбается, и я вижу, что долгая прогулка пошла на пользу. Она

могла бы весь день выполнять задания из бесконечного списка своего

папы, а вместо этого она здесь со мной.

– Раньше птиц вокруг было больше, – говорю я, смущаясь, будто бы я

хвастаюсь перед ней своей наблюдательностью. – Всех животных было

больше, но последние несколько лет, они всё исчезают и исчезают.

– Откуда ты знаешь?

– Засуха. Сама Юба сильно уменьшилась. Я думаю, что большинство

животных умерли или переселились туда, где воды больше.

Она всматривается в темноту леса за рекой, будто бы общаясь с ним.

– Что из того, что ты видел там, самое красивое?

«Ты», – почти сказал я. Вместо этого я рассказываю ей о другой

прекрасной встрече.

– Однажды я гулял и немного заблудился, так что домой пришлось

возвращаться в потёмках. Я шёл по грунтовой дороге, как вдруг увидел,

как молодая пума перебегает дорогу в погоне за зайцем. Вышла луна, и я

мог их отчётливо видеть, я чуть штаны не намочил.

Напряжение на её лице сменяется улыбкой.

– Потрясающе. Я бы до смерти перепугалась.

– Она всего килограммов двадцать весила, но страшновато. Я какое-то

время потом не гулял по темноте.

Я наблюдаю, как она приближается к воде, потом наслоняется, чтобы

прикоснуться к ней, подойдя к берегу реки. Целовал ли её кто-то или

обнимал ли когда-то?

Подпустит ли она меня?

Я не для этого её сюда привёл или сделал это неосознанно, но я хочу,

чтобы она сняла футболку и шорты, представ в сплошном синем

купальнике, я знаю, что, в конце концов, мне захочется, чтобы между

нами было что-то большее, чем дружба.

Я хочу познать её непостижимым для самого себя образом, и это

влечение так сильно, что я чувствую, как вся энергия, накопленная

человечеством в прошлом и настоящем, подталкивает меня к этому.

Николь

Многие люди не понимают, что то, что я умею обращаться с оружием, не

означает, что люблю его применять.

Но с шести лет папа пытался меня переубедить. В целом, я с этим

смирилась. Сначала я тренировалась с пневматической винтовкой. Папа

приводил меня на задний двор и говорил целиться в банки,

расставленные на заборе, или самодельные бумажные мишени.

Однажды, когда мне было восемь, и я так наловчилась стрелять по

мишеням, банкам и теннисным мячикам, которые папа подбрасывал в

воздух, папа уговорил меня выстрелить в белку. Когда я действительно

подстрелила её, я увидела, как дёрнулось и упало с ветки маленькое

бурое тельце, глухо ударившись о землю – я поняла, что только что

совершила убийство.

Тогда я была уверена, что я убийца.

В то мгновение, когда я осознала, какую ужасную вещь совершила, я

бросила ружьё на землю и заплакала. Папа попытался меня успокоить,

сказать, как здорово у меня получилось, что белка не пропадёт – чёрт

возьми, мы на ужин её съедим, сказал он – но меня это не утешило. Я

только сильнее заплакала, а мама пришла посмотреть, в чём дело. Я

бросилась мимо неё в дом и заперлась в своей комнате на всю ночь.

Я забралась под одеяла, рыдая, мучаясь от картин голодных бельчат в

каком-то дупле, которые ждут, когда их мама или папа вернётся к ним.

Это было не то прекрасное начало моей охотничьей карьеры, на которое

надеялся папа.

Много лет подряд мне снились кошмары о белке и осиротевших

бельчатах. Во всех снах, я радостно стреляла из ружья, пока белка не

падала на землю, и тогда меня охватывало такое чувство вины, что,

холодея, я могла бы сжаться до точки, обессиленная я смотрела на

предсмертные конвульсии бедного животного. У меня было такое

чувство, будто мне хватит сил только, чтобы заставить себя двигаться,

подойти к белке и взять её, занести в дом и перебинтовать, что я могла

бы её вылечить. Но я вновь просыпалась с чувством вины за однажды

совершённое убийство.

После этого долгие годы я пыталась всеми способами прекратить

тренировки по стрельбе, но папа в этих вопросах так легко не сдавался.

В конце концов, я опять стала учиться стрелять, даже получила

настоящее ружьё на десятый день рождения, а когда я повзрослела, я

начала понимать, что убивать свой ужин, по крайней мере, гуманнее, чем

то, что делают с животными на фермах.

Стать вегетарианкой в нашем доме не стоило и пытаться – с отцом,

заядлым охотником, и мамой, которая испытала страшный голод в

детстве, а сама я не была так привередлива в еде – так что, пока я

питаюсь мясом, я должна мириться с тем, что животных надо убивать.

Но удовольствия мне это не доставляет, к великому разочарованию отца.

Иногда я думаю, что жизнь папы не такая уж плохая, не считая пары

разочарований, но я – самое крупное из всех.

Есть его воображаемая семья (целая футбольная команда из одних

только мальчиков, дополненная парой симпатичных девочек, которые

помогают маме на кухне), а есть его реальная семья (я и моя упрямая

сестра).

Теперь я совсем не беспокоюсь о папиных разочарованиях. Мама

исчезла, и папа ушёл с концами вслед за ней. Сейчас всё, что я знаю о

них, кажется ложью, и единственный способ пережить это сумасшедшее

лето – это перестать следовать их правилам и создавать свои.

Иззи развалилась на диване в гостиной и машет веером в вытянутой руке

перед лицом, поставив босую ступню на кофейный столик, чего бы мы

никогда не сделали, если бы родители были рядом.

Я думаю о глупом списке домашних дел и том, что папа сказал

подготовить дом к приезду мамы, но она явно не собирается обратно, и

больше я не буду делать никаких изматывающих заданий. Папа может

всё это сделать сам, когда вернётся. Если вернётся.

Я иду к холодильнику и наливаю Иззи стакан воды. Она в полном

недоумении смотрит на меня. Я знаю, что она лелеет надежду на то, что

мама придёт и спасёт её, но с каждым днём она унывает всё больше, всё

чётче осознаёт, как маловероятно спасение. Мы в плачевном состоянии,