Наталья Светлова - Урод

— Сколько можно торчать в этом долбанном кабинете, — прошипел себе под нос мужчина и стал вертеть в руках телефон.

Его колотило от дурного предчувствия. Если она сейчас выйдет и скажет, что… Нет, этому не бывать. Он же не дурак, не идиот-школьник, чтобы так оплошать. Бросив недовольный взгляд на часы и решив, что Римма наверняка устроила с врачом задушевные беседы о жизни, Дмитрий постучал.

— Войдите.

— Прошу прощения, но скоро ли закончится прием?

— Мужчина, что вы себе позволяете? — доктор — женщина кавказской национальности лет сорока со строгими карими глазами — поправила очки. — Вы не в очереди за колбасой. Уж извольте подождать. — Она сделала паузу, ожидая, что он покинет кабинет. — За дверью.

— А ты не указывай мне, где я, тетенька, — осклабился Туманов, на дух не переносивший неподчинения. — Я могу твое место главного гинеколога и кому-нибудь другому отдать. Вообще, всю вашу больничку могу по кирпичу разнести!

Врач уже начала вставать, чтобы осадить хама, но в дело вмешалась Римма, вышедшая из соседнего помещения, где проводился осмотр. Ее лицо выражало смесь разношерстных, толкающих друг друга в бок эмоций: тоска от того, что Дима не меняется; злость на то, что он не видит границ своего дерзкого поведения; смиренность от того, что ей не по силам взять власть над этим мужчиной.

— Дима, выйди немедленно. Как ты смеешь врываться в кабинет гинеколога? — отчитала его она. — Это верх неприличия.

— Мы не в восемнадцатом веке, милая, чтобы ты учила меня приличиям. Я сам решу, что для меня приемлемо, а что нет. Поторопись, пожалуйста.

— Сейчас выйду.

Он развернулся к двери, но затем снова повернулся к своей девушке. Она перестала застегивать кофту и посмотрела на него вопрошающим взглядом, в котором он увидел железную метлу, выметающую его из кабинета.

— Ты беременна? — выдохнул он, и вся его жизнь была поставлена на «стоп».

— Я скажу тебе об этом в коридоре. Выйди, Дима.

Туманов подчинился, но по играющим на челюсти желвакам было видно, чего ему стоило это подчинение. Римма смотрела на захлопнувшуюся палевую дверь с горечью и думала о том, что она не смогла и уже не сможет стать той самой женщиной для этого мужчины. Женщину и мужчину можно сравнить с алкогольным коктейлем. Он бокал, сосуд для своей женщины, вместилище ее любви и капризов. Она вовсе не кусочек лайма или зонтик, украшающие бокал, она — алкоголь, щекочущий стенки бокала своей огненной страстью, дурманящий своим острым послевкусием.

Римма вздохнула: она для Туманова не больше, чем почти выжатый лайм на его очередном бокале, который он в итоге выкинет без тени сожаления. Возможно, разобьет в приступе ярости об пол, сметет осколки и похоронит в урне.

— Неужели тебе не стыдно за свое поведение? — накинулась на него девушка, отрывая от телефонного разговора. — Я не знала, как краснеть перед врачом!

— Замолчи, — осадил ее он. — И не позорь меня при людях. Я тебе не позволял орать на меня.

— А тебе меня позорить можно?

— Прости, дорогая, но так исторически сложилось. Мужчина — небо, которое может посылать дожди и грозы, штормы и ураганы, а женщина — земля, которой ничего не остается, кроме как латать шрамы в виде луж и ям, поваленных деревьев и разорванных линий электропередач. Иными словами, сначала появился Адам, а потом уже его ребро.

— Ты мне так показываешь мое место? В будке у твоего шикарного особняка? На коврике возле твоих ног?

— Ну не утрируй, Риммуль.

Его каре-зеленые глаза сейчас приобрели оттенок парижской грязи. И девушка ступала в нее, пачкая свою гордость, свое самолюбие. Но ради чего?

— Довольно лирических отступлений. Ты беременна?

Сказать бы «да», посмотреть бы на выражение лица этого напыщенного гуся! Сбить бы с него всю спесь, окунув головой в компост.

— Нет. — Туманов заметно расслабился и расправил плечи; кажется, ему даже дышать стало легче. — А если бы и да, что тогда? Сердечко бы отказало?

Она так негодовала, так сердилась. Поцелуй он её сейчас — и её губы приобретут оттенок яростного пожара. Туманова возбуждала женская злость, словно бы ему делали акупунктурный массаж, надавливая тоненькими иголками в самые чувствительные места души. Он чувствовал себя приспешником дьявола, ведь женская радость и улыбка не доставляли ему столько же эйфории, не приводили в такой сумасшедший экстаз.

— Куда ты так торопился? Важные дела? — спросила Римма, направляясь к выходу, развернувшись к Туманову спиной; обида жгла перцем ноздри, вызывая слезинки на глазах.

— Очень. Меня парни ждут в доме Алекса.

— Ты серьезно?!

— По-твоему, я смеюсь?

— Ты… ты просто урод, — выплюнула она и зашагала быстрей на улицу. — Ворвался в кабинет врача, пока я еще даже не оделась! Нахамил уважаемой женщине! И зачем все это? Чтобы успеть побухать со своим придурошным Алексом?!

— Я не давал тебе права так о нем говорить.

— Мне и не нужны твои права. Ты чокнутый! Копия своего дружка. Или он твоя. Не знаю, кто из вас первый оскотинился, а кто стал повторять за другим.

Дмитрий сделал твердый, тяжелый шаг по направлению к девушке, и та сразу смолкла. В глубине души она боялась его. Деньги, которые сыграли не последнюю роль в ее решении быть с ним, могли направить дуло пистолета и в ее лицо. Он перекатывал в руках могущество и вседозволенность, как детские шарики — игрушки.

— Прости. Я сама доеду до дома, — крикнула Римма и убежала от него с громко колотящимся сердцем.

Туманов смотрел на удаляющуюся фигуру девушки с неким холодным равнодушием. Сегодня улица цвела благоухающим сентябрьским медом, что растекался по паркам и скверам золотыми лучами плавящегося в последние теплые дни солнца. Мужчина надвинул на глаза очки и прошел к автомобилю. Пусть убегает. Он не побежит за ней вслед. Не мужское это дело — бегать за капризными бабами. Особенно когда можно получить любую по щелчку пальцев.

***

Иногда красота — это внешнее. Как обертка подарка. Но не сам подарок.

Джон Фаулз «Волхв»

Элина вышла из кабинета главврача, будучи счастливо опустошенной. Когда раздался приказ зайти к нему в кабинет, у нее кровь в жилах тотчас же испарилась. Она действительно ведет себя немного фривольно с пациентами, но только с самыми неадекватными из них. Руки девушки сжались в кулаки. Ее могут лишить и этого незначительного места — места какой-то медсестры — если она выкинет что-нибудь еще и на нее поступит жалоба.

Нужно было зайти к тому несносному пациенту, который вот уже две недели делал все, чтобы ее отдали под суд. За убийство. С особой жестокостью. С умыслом. Возможно, группой лиц, так как попробуй придуши эту глыбу мышц самостоятельно.

«Под суд нам не надо. В тюрьму тоже. И так уже многого лишилась в жизни, пора остановиться», — успокаивала себя она, пока неохотно передвигала каменные ноги в сторону его палаты.