Мария Гарзийо - Венецианские каникулы (СИ)

— Я принесла тебе обед, – появляется в комнате Вероника.

Я, прищурившись, рассматриваю поднос. Героиня почитаемых Артуром фильмов вскочила бы сейчас с кровати, двинула бы этой тюремщице пяткой в нос, обварив ее принесенным супом. Выскочив в коридор, прикончила бы разбушевавшегося пса, вонзив ему в ухо выловленную из супа ложку. Дальше можно добавить небольшую потасовку между обнаженной героиней и десятком накаченных лысеголовых охранников. Уверена, что именно на этой сцене, представляющей собой апофеоз мужских кинематографических фантазий, зрители бы так и прильнули к экранам телевизоров. А если на заднем плане еще пустить футбол…

А суп-то пахнет вкусно. Я не ела уже, кажется, миллион лет. С момента сотворения человечества.

— В ванной есть крем для лица, – вещает Вероника, наблюдая, как я с жадностью хлебаю овощную мешанину, – Намажься, отек снимет.

— А мне и в отеке неплохо, – отвечает парижанка, которая еще недавно преследовала каждый прыщик и морщинку с рвением монахов Инквизиции.

— Если хочешь попасть в массовку к клиентам низкого уровня, можешь оставаться как есть. Они всеядны.

В массовку я не хочу. Я хочу домой, с малогабаритный уют своего парижского угла.

— Вероника, – ною я, мгновенно сменив тактику, – Будь человеком. Помоги… Ну, хотя бы звонок другу.

— Я за тебя головой отвечаю. А голова мне еще пригодится, – безаппеляционно заявляет она, забирая пустую тарелку.

«Зачем тебе голова? Ты же другим местом работаешь.» порываюсь съязвить я, но вовремя сворачиваю в трубочку непрозорливый язык.

— Ты лучше соберись и постарайся завтра реабилитироваться. Вчера тобой очень были не довольны.

Будем надеяться, что моя вчерашняя реакция на наготу того извращенца навсегда отобьет у него тягу к подобного рода развлечениям. Если некуда деньги девать, пусть лучше вложит в пластику. Или африканским детишкам поможет.

— И что, если реабилитируюсь, меня повысят в звании? – булькаю наполненным супом ртом я.

— Будешь хорошо работать, повысят, – со скучающим видом обещает Вероника.

— А платят хорошо?

Надо знать хотя бы, за какие такие коврижки я продаюсь с потрохами дьяволу.

— В начале ничего не платят. Если понравишься клиентам, выделишься из общей массы, тогда уже сможешь говорить о заработке.

Так сказать, неоплачиваемый испытательный срок.

— Ты выделилась? – не выдержав, хамлю я.

Вероника, молча, забирает у меня выскобленную до блеска тарелку и выходит из комнаты. Я возвращаюсь к единственному доступному мне в сложившийся условиях занятию – оплакиванию собственной загубленной жизни. За ним и провожу остаток вечера и часть испещренной тревожными дырами в одеяле сновидений ночи.

Завтрак мне приносит незнакомая итальянка, которая на все мои разноязычные вопросы только разводит руками и непонимающе мотает головой. Время до обеда я коротаю за беседами о смысле бытия с моим лохматым стражем. Устроившись в позе лотоса на пороге комнаты, я пересказываю этому безэмоциональному, но терпеливому слушателю свое детство, юность, первые влюбленности и следовавшие за ними разочарования. Из гущи воспоминаний меня не самым вежливым образом извлекает утренняя итальянка, явившаяся покормить будущую труженицу постельной сферы. Еда не отличается ни разнообразием, ни гастрономической ценностью. Закончив трапезу и получив выраженный на инородном наречии, но с весьма понятными интонациями запрет общаться с животным, я забираюсь под одеяло и принимаюсь считать трещинки и подтеки на потолке. Когда солнце за окном облачается в оранжево-красный вечерний наряд, на пороге моей комнаты возникает низкорослый жилистый мужичишка с черными кудрями и типично итальянскими чертами иссушенного временем лица.

— Одевай и иди за мной, – командует прибывший, бросая на постель одежный сверток. В нем обнаруживаются джинсы не первой свежести, майка с пошлой надписью I love Venice и пара нещадно изношенных кроссовок. Не совсем мой стиль, конечно, но не думаю, что спор в данной ситуации был бы уместен. Послушно одеваюсь, укрывшись за дверью ванной, и выхожу следом за сухарем. Мы спускаемся по лестнице вниз. На выходе из дома, провожатый хватает мою кисть и сжимает ее с такой силой, будто задался целью раздавить суставы.

— Куда мы идем? – задаю я глупый вопрос без особой надежды на ответ.

Такового я вполне предсказуемо не получаю. Опытный гид из фирмы Venise Experiences ловко снует по путаному лабиринту улочек. Перед моими глазами мелькают неправдоподобные номера домов, похожие больше на исторические даты: 1845, 1989… Я пытаюсь на всякий случай запомнить дорогу, но мало в этом преуспеваю. Мой конвойер резко тормозит перед невыразительной дверью цвета бордо и, ухватившись за кольцо, торчащее из пасти бронзового льва стучит им о дерево. Внутри происходит какое-то шабуршание, сиплый голос что-то спрашивает по-итальянски. Жилистый хрипит в ответ неразборчивую фразу. Дверь приоткрывается, и он толкает меня вовнутрь. Товар сдал, товар принял. Меня скептическим взглядом изучает дородная мадам лет пятидесяти в расшитом замысловатыми узорами халате.

— Говоришь по-английски? – бросает она мне с легкой толикой брезгливости.

Я, молча, киваю.

— Хорошо. Иди за мной.

Я послушно тащусь по темному коридору следом за ее широкой спиной и выдающейся филейной частью. Наш путь заканчивается в узкой коморке, напоминающей гримерку малобюджетного театра.

— Десять минут на сборы, – командует директриса борделя и, удостоив меня еще одного выразительного взгляда, вытягивает из одежной кучи длинное голубое платье, – Наденешь вот это. Чулки вон там в куче. Поищи не дырявые. И никакого белья. Время пошло.

Дверь захлопывается. Я слышу, как в замочной скважине поворачивается ключ. Принципиальная героиня подобная балерине из сериала «Вербное воскресенье» или Анжелине Джоли в фильме «Замена» изорвала бы предложенное платье на клочки и предпочла бы любые самые мучительные муки проигрышу в борьбе за честь и правду. Она, как курица из анекдота, выбрала бы смерть. Меня же преждевременное отбытие в мир иной привлекает гораздо меньше бесчестия. Поплавать по каналам Венеции холодным трупом с привязанным к щиколоткам булыжником, хранящим гардемариновский слоган «была бы честь, была бы честь!» я, честно говоря, не тороплюсь. Следовательно, наденем пока этот секонд-хенд, а дальше время покажет. Платье в стиле венецианского ренессанса сидит на мне вопреки ожиданиям весьма неплохо. Только корсет вульгарно выпячивает наружу груди, которые перекатываются в нем, как два спелых яблока на блюдечке. Поиск нерваных и невонючих чулков оказывается делом непростым, но, в конце концов, я справляюсь и с этой задачей. Мадам оказывается вполне удовлетворена моим видом. Я семеню за ней следом по узкому кулуару, который приводит нас в опять же небольшое, но на сей раз более светлое помещение. Мне велят сесть в кресло напротив старинного зеркала в позолоченной оправе. Маленькая щуплая полу-бабушка, полу-подросток с крошечным личиком цвета капучино берется за мою бледную физиономию и спутанные волосы. Через полчаса я чудесным образом преображаюсь в симпатичную венецианку. Мою голову украшают две косы завернутые сзади на манер бараньих рогов. Макияж с виду легкий, но по сути весьма основательный мастерски скрывает следы полу-бессонной ночи и многочасовых рыданий. Я определенно себе нравлюсь.