Анна Кувайкова - Чудище или Одна сплошная рыжая беда

Однако мое счастье померкло чуть-чуть, когда Богдан вернулся к машине. И ладно, документы, но мое внимание привлек конверт в его руке, очень уж характерный для авиабилета.

И вот честное пионерское, я сама не поняла, как мои ловкие кровожадные лапки завладели насторожившей меня бумажкой — скорое всего блондин просто от меня такой наглости не ожидал.

Но и спорить не стал, с усмешкой наблюдая, как я, опираясь на бампер пятой точкой, открываю не приглянувшийся мне почему-то конверт.

Просто вдруг как-то… неприятно стало, что Богдан собрался куда-то уезжать.

— Так-так-так, — разворачивая бумажку, притворно-ехидно пропела я, вчитываясь в печатные строки. — И куда же навострил лыжи сам господин Полонский? Вылет такого-то, угу…

И тут я замолчала, чувствуя, как глаза активно попрыгали на лоб. Перечитала еще раз, увидела знакомую дату, подумала… И перевела обалдевший взгляд на откровенно усмехающегося Богдана:

— Порт-Луи? Маврикий?!

Он просто кивнул. А, я… я даже не нашлась что сказать, вот так вот сразу!

— Ты, — я резко выдохнула, сворачивая билет. Убрала его подальше к лобовому стеклу, затушила кедой сигарету и попыталась выразить свой гнев, сложив руки на груди. — Ты… ты все это время знал, да? Тебя тоже пригласил Эрик и ты знал, что я там буду?!

А этот… как бы его так назвать, чтоб не обидеть, небрежно бросил конверт с документами на соседнее авто, молча и спокойно подошел поближе…

И как-то вдруг моя пылающая праведным гневом личность оказалась прямо на капоте лежащей! А надо мной нависли сверху, прижали руки к прохладному металлу над головой и усмехнулись так… чертовски обаятельно:

— Я предупреждал, что я не железный, Анют. Помнишь?

И что-то у меня в груди застыло от восторга. Я посмотрела в его потемневшие глаза, машинально облизнула пересохшие губы… И все. В них тут же впились жадным, быстрым поцелуем!

Просунув руку под спину, заставляя прогнуться в пояснице, прильнуть к нему всем телом, прижать к себе, обхватив за шею, целуя в ответ так же жадно и сильно. Невыносимо крепко, быстро, страстно…

Крыша сразу сказала «пока» и, вздохнув, поплелась паковать чемоданы.

Да только и это безумие не продлилось слишком долго. Всего лишь несколько слишком быстрых минут, от которых желание в венах загорелось огнем, заставляя сердце судорожно биться. А затем, чья-то настырная ладонь, скользнувшая по бедру под мою юбку, вдруг дрогнула… и замерла, остановившись.

— Анют… — на меня посмотрели с такой смесью улыбки с укоризной, что сдержаться просто не хватило сил. — Чулки?..

Моя ни разу не раскаивающаяся в содеянном светлость принялась с открытым любопытством рассматривать гаражный потолок.

Застонав, мой любимый и неповторимый во всех смыслах мужчина уткнулся носом в мою шею, обреченно признавая:

— Нет, ты не оторва, Анют. И даже не чудище. Ты одна сплошная рыжая беда!

Не выдержав, я расхохоталась.

Ну да, тут прав… Золушки из меня не вышло! Сама вся до сих пор в работе, принц на самом деле оказалось тем еще конем, место злой мачехи занял алчный папуля, а доброго родного отца с лихвой заменил мне найденный когда-то бомжик. Вместо злых сестриц так и остались привычные рокеры, а старое авто вместо кареты восстановила моя любимая фея-крестная. А что до туфелек… там мне всегда было удобнее в обычных кедах.

Ну, собственно, как я когда-то и говорила — ну всю сказку испоганили, ироды!

— Анют, — чуть позже, когда я отсмеялась и поднявшись, осталась сидеть на капоте своего малыша, крепко прижимая меня к себе, вдруг позвал Богдан. — Я уже говорил, что люблю тебя?

— М-м-м, — я весьма неохотно оторвала свою голову от его груди, на которой тихо балдела, вдыхая такой знакомый, ни с чем несравнимый запах одеколона, табака и вишни. И вдруг улыбнулась. — Нет. Как-то сию ценную информацию ты умудрился утаить, ограничившись всего лишь френдзоной, шантажом, похищением, разборками со всеми подряд, отсутствием целых полтора года, а потом…

А потом мне заткнули весьма традиционным и действенным способом. То есть поцелуем. Крепким, сладким, глубоким и одновременно нежным — таким, что всерьез закружилась голова. И когда меня, наконец, отпустили, связно мыслить получилось далеко и не сразу!

— Так нечестно, — тихо прошептала, когда мое лицо обхватили ладонями, пальцами поглаживая щеки и с смотря с такой любовью, в которую и поверить было сложно. Но я смотрела в эти почти синие глаза, терялась в них, тонула… и понимала, что вполне возможно.

Да еще как!

И меня поцеловали снова. Нежно-нежно. Да так, что слезы навернулись на глаза.

А следом ухо обжег громкий шепот, как прежде одним словом доводящий до умопомрачения:

— Моя…