Светлана Тимина - Орхидея на лезвии катаны (СИ)

Я улыбнулась растерянной женщине, которая, судя по всему, только что втолковывала сыну, что он не может принять столь ценный подарок от незнакомой тети.

- Я подарила Назару этот брелок. Это талисман, берегите его. – Выслушала сбивчивую речь женщины о том, как она благодарна нам за то, что мы помогаем людям, – за жизнь Назара она сражается уже несколько лет, оббивая пороги исполнительной власти, и везде столкнулась с равнодушием и ничегонеделанием. Наш Фонд стал ее последней надеждой. На прощание Алена сжала мою ладонь - в ее глазах стояли слезы, после чего попрощалась и пошла вместе с сыном по длинной аллее. Назар оборачивался и махал мне рукой, я отвечала, стараясь не потерять его из виду.

- Герман, когда пересадка?

- В декабре по очереди, Юля… надеемся приблизить…

Я набрала полные легкие воздуха.

- Герман, прошу, сделай в июне. Я тебя умоляю. Не упусти мальчонку из виду.

Алексу стоило жизни промедление в четыре дня. Мысль о том, что этот солнечный человечек с украинским именем Назар потеряет шанс на жизнь из-за бессердечного времени, была для меня непереносима. Бойко положил мне руку на плечо:

- Сделаю, обещаю.

Я набрала полные легкие воздуха.

- Гера, я понимаю, что у нас все равны, но все же… очень прошу тебя. Вот вроде ребенок, всего на несколько лет старше моей дочери, а обладает даром возвращать к жизни одним прикосновением.

Я не знаю, понял ли меня Бойко, но, что услышал, факт. Я закурила, подставляя лицо ласковому солнышку, которое и вправду высушило мои слезы на стадии их зарождения. Кроны сосен и просветы ослепительно голубого неба. Тающая серебристая фигурка самолетика с четким реактивным следом. Совсем скоро я тоже превращусь в точку на небе на пути к свободе. Нам не выбраться из этой тьмы даже по отдельности, только время разорвет ее в клочья, сотрет в пыль, вычеркнет из памяти (возможно), не оставив следа. Этот сюжет не остановить, и никогда не вернуть обратно того, что раньше было с нами, и что могло бы быть. Я закрыла глаза, и фигурка самолета стала темным пятнышком на белоснежной поверхности за гранью воображаемого. Ничего не осталось. Мы сами сожгли себя на костре противостояния и несорванных масок. Мы сами приговорили свои чувства, обрекли их на беспощадный летальный исход в пустыне боли и страдания. И непонятно, на чью долю их выпало больше. Как бы ни пытался мужчина, которого я никогда не переставала любить в глубине души, сломать меня и поставить на колени, ему вряд ли было легче, чем мне. Его боль происходила из постулата «не могу по-иному». Моя – «я не буду жить так».

- БДСМ-клуб, - вырвал меня из задумчивости Герман. – Иногда то, что кажется воплощением зла, меняет свою полярность и становится чуть ли не благодатью.

- Не продешеви, когда мэр придет его выкупать, - улыбнулась я. – Хотя он сам предложит тебе гораздо больше его истинной оценочной стоимости.

Не знаю почему, но в благородстве Лаврова относительно клуба я не сомневалась ни капли. В нем была часть света, наверное, как и в каждом человеке. Она не спала, просто взаимодействовать со мной всегда было проще под покровом тьмы. Герман внимательно посмотрел на меня, не решаясь задать вопрос. Я не стала приходить на выручку. Тема возможных отношений Юлии Кравицкой и Дмитрия Лаврова ушла в небытие с последним сожженным мостом. Нет никаких «нас» и больше никогда не будет. Я до конца никогда не смогу простить. Понадобилось немного: всего лишь отобрать у меня надежду. Кто же знал, что ее потеря заставит меня воевать ожесточеннее, чем прежде?

…За холодным стеклом иллюминатора раскинулась глубокая ночь, и звезды казались нереально яркими на бархатном черном небосводе. Я поправила плед, укрывая спящую Еву, и улыбнулась проходящей мимо стюардессе. Надо отдать должное профессионализму этой девушки с лицом фотомодели – она перешла на шепот, чтобы не разбудить малышку.

- «Дом Периньон», - прошептала я ей на ухо. – Хочу отпраздновать свой побег.

Это была для нее совершенно лишняя информация, но девушка тепло улыбнулась, и уже спустя несколько минут я пригубила изумительное шампанское из высокого бокала.

- Обрети свой покой наконец, Дима, – прошептала в пустоту, сделав глоток. – У нас уже не осталось сил на дальнейшие подвиги…

Глава 26

Дима

К этому невозможно подготовиться. К этому невозможно привыкнуть.

Еще несколько часов назад ты сжимал в кулаке чужой мир, подчиняя своим желаниям, ритму своего сердцебиения, прерывистой диаграмме собственного дыхания, чередующимся нажимам и поглаживаниям поверх самой сути сознания, которым обладал в этот раз окончательно и без остатка. Так было понятнее и проще: бежать от себя, подменять обычные понятия иллюзией абсолютного превосходства, не дав времени осознать, не оставив шанса на передышку; продавить до пограничной черты во имя окончательного утверждения собственной власти. Упоительный восторг победителя, когда чужая воля тает на кончиках твоих пальцев с последним надрывным стоном ее обладательницы, разливается искрами сладкой эйфории по всему телу, проникая в сознание. Даже когда чувство вины за то, что ты, по сути, ломаешь жизнь дорогого тебе человека, недрогнувшей рукой пытается запустить свои отравленные щупальца в эпицентр танцующего эго, ты готов к этой атаке. Ты можешь отступить от собственной линии поведения несколько шагов, чтобы убедить человека, которого собственными руками опустил к своим ногам в том, что это правильно и закономерно, для пущей убедительности вложив через ядовитый поцелуй в сознание мысль, что так вы решили сообща. В данный момент ты не думаешь о том, что это билет в один конец. Куда исчезнет эйфория абсолютного обладания, когда ты однажды поймешь, что в вашей закрытой от посторонних глаз абсолютно черной и безжизненной вселенной погасли последние отблески звезд, ее беспробудный мрак затянул глаза светонепроницаемой повязкой ледяного остывающего презрения на осколках обреченности?

Только что ты держал ее в руках в двух шагах от счастья. Где ты ошибся? Поверил в то, что она не вырвется из твоих тисков безумной одержимости? Или ты не учел главного: человек, которому больше нечего терять, пойдет на любые безумные шаги. И вряд ли ты осознаешь, что все могло закончиться гораздо хуже для тебя. Жертва была куда более милосердна к своему палачу изначально.

Она никогда не была моей. Моя любимая женщина не играла в эту игру с надеждой на лучшее, день изо дня она спасала свой собственный рай, положив свою волю к моим ногам исключительно ради того, чтобы просто выжить и не сорваться. И сейчас ее поступок не был ударом в спину. Она всегда была гораздо добрее ко мне, чем я того заслуживал. При очень большом желании она могла пронзить мое сердце направленным ударом без возможности подняться. Она всегда была слишком рассудительна для столь низких поступков даже во имя собственного спасения.