Светлана Тимина - Орхидея на лезвии катаны (СИ)

Жизнь устала мириться с этим жалким подобием превосходства над обстоятельствами; еще вчера она улыбалась мне, широко оскалив зубы, а сегодня живьем снимала кожу, упиваясь моим проигрышем. Ее пальцы, которые не дрогнув вложили в мои руки столько возможностей, сейчас разжигали лампады за упокой в храме Сатаны, устав метать ножи в спину своего недавнего фаворита. Не судят победителей, проигравших списывают со счетов с поразительной скоростью. Так просто понять и так тяжело предугадать этот разрыв вашего пакта о ненападении за несколько шагов, не замечая ничего на высоте своего полета. Это сведет меня с ума за доли секунды, единственное спасение - в этих выбивающих рыданиях, которые сгибают пополам, переступив все законы логики и физики. Я хочу это прекратить, потому что две сущности сцепились не на жизнь, а на смерть, готовые порвать друг другу глотку!

Да я достану тебя с того света. Сука, от кого ты пыталась убежать? Как ты вообще могла подумать, что тебе это удастся?!

Миг, и отголоски прежнего черного отчаяния сметены, рассыпаны в пыль, растворены на атомы в кислоте безостановочных слез. Озноб сменяется убивающим жаром, у меня нет сил прекратить эту рефлексию, только ждать, уничтожит меня эта новая реальность или позволит выстоять уже в который раз. Последнее усилие, поднять голову. Посмотреть на черный дисплей телефона. Я понимаю, что сорвусь окончательно, если услышу гудки. Мне даже не пришел в голову тот факт, что она может молчать в силу разных часовых поясов, а может, я уже заранее знал и чувствовал, что дело не в этом.

Она прямо сейчас вырывала наконечники электродов из собственного сознания, разрушая нашу связь, истекая кровью и наверняка рыдая от боли, но я буквально чувствовал, как слабеет ментальная взаимосвязь, закрываются каналы единения, которые не смогли захлопнуться за долгие семь лет. Рыдания съедают мои минуты и часы, которые с каждым рывком стрелок отбирают ее у меня навсегда. И кажется, в черном сжатом вакууме разгорается алый лепесток призрачного огня. Он так далеко, что рукой пока не достать, он может погаснуть в любую секунду, эта слабая искра какого-то запредельного понимания. Но его достаточно, чтобы согреть своим светом и помочь ухватиться за эту яркую звезду на карте собственного маршрута в никуда.

Я знаю, где искать этот выход. Кажется, я это знаю теперь…

На часах половина двенадцатого, когда я выхожу из камеры своего добровольного заточения, вспомнив о том, что обещал сыну провести с ним время. Ирина виновато переминается с ноги на ногу, поспешно опуская глаза. Она прекрасно понимает, что только что увидела нечто не предназначенное для чужого внимания, может, даже вспомнила старую как мир поговорку «свидетели долго не живут».

- Он отказывается засыпать без вас… Я думала, справлюсь, не хотела вас беспокоить…

- Спасибо. Вы можете быть свободны до утра. Завтра в то же время.

Мне не удается окончательно перестроиться даже тогда, когда я вхожу в его комнату. Детям любая травма – сущая царапина, бьющая через край энергия неистребима. Едва уворачиваюсь от радиоуправляемого вертолета, который, уж не знаю, случайно или нет, Данилка направил мне прямо в голову. Смертельный холод на миг деактивирован, вытеснен, разрушен выражением радости на детском личике, спасительная и такая необходимая сейчас доза тепла по всем жизненно важным системам. Это шаткое равновесие грозит испариться, когда я замечаю испуг на лице моего сына. Единственное, за что я готов себя благодарить, это за то, что двести граммов коньяка так и остались наполовину нетронутыми.

- Папа! Ты чего?

Только сейчас понимаю, что разрыв сосудов сетчатки и припухшие веки не поддались действию нейтрализующих красноту капель. Подхожу, стараясь не замечать, как режет по сердцу растерянный взгляд ребенка. Меньше всего я хотел, чтобы он это видел!

- Я лук резал. – Данил умен не по годам, но в этот раз ему проще поверить в сказанное, чем признаться себе, что отца что-то может довести до слез. - Ты почему не спишь? И что это такое?

Детская дорожная сумка на колесиках с изображением трансформеров лежит, раскрытая, посередине комнаты, из нее торчат вперемешку игрушки и рукава рубашек и свитеров. Данил вздыхает и смотрит на меня с надеждой:

- Пап, а почему они не приходят? Они ее забрали, да?

- Кто? И кого «ее»?

- Твою трусишку. Она сказала, что в разведку заберут меня. Они взяли ее, потому что она красивая? Я их жду, а они не приходят…

Этих острых лезвий никогда не будет достаточно. Жизни мало полосовать меня живьем до полного уничтожения, ей надо напоминать об этом в каждой фразе даже из родных детских уст.

- Ну, раз обещала, придут. Вот твое плечико заживет, и придут. Не бойся, ее не забрали.

- Она классная. – Сердце срывается к ногам, а неумолимая реальность давит на плечи, желая согнуть в позу вины и признания собственной ошибки следом. – Только она обманывает.

- В чем? – нервно сглатываю и отвожу взгляд в сторону, опасаясь, что новый спазм поперек пересохшей гортани вызовет очередной приступ слез.

- Она умеет стрелять и совсем не плакса. Я думаю, она работает там, она же взрослая, верно? Когда она снова придет?

- Никто к нам не придет! – вздрагиваю от резкости в собственном голосе, смотрю в испуганные глаза Данила. Улыбаюсь натянутой улыбкой, осознав, что от самоконтроля остались хрупкие обломки. – Если ты немедленно не ляжешь спать, я никого к тебе не пущу!

- А у меня будет «Астин Мартин», как у Джеймса?

- Если не уснешь, то не будет. Там не любят непослушных детей.

Угроза оказалась действенной. Ее достаточно, чтобы сын послушно спрятал вертолет и пульт в коробку и залез под одеяло, позволив мне погасить ночник.

- А ты знаешь, что мама приедет послезавтра? Давай вместе подготовим ей сюрприз? Шарики!

- Обязательно. – Я напрочь забыл про приезд Ульяны и оставил без внимания ее два звонка. Не забыть бы завтра дать распоряжение Оксане связаться с агенством по проведению праздников. Ульяна… выходные… Пока еще неуловимая мысль мечется в моем уставшем сознании, и я понимаю, что мне сейчас самому нужен сон и отдых. Только тогда я смогу понять, что делать дальше и каким образом можно повлиять на ситуацию.

Я смертельно устал. Еще недавно мой мир рушился, но хватило недолгого разговора с ребенком, чтобы мысли обрели иную направленность. Я никогда не умел опускать руки. Ни тогда, семь лет назад, ни сейчас, даже когда казалось, что это окончательный тупик.

Ничего не решено, пока я не услышал это лично. Ничего не потеряно, пока я не попытался все исправить. Иногда приходится менять собственные планы и идти в обход, а не напрямую.

Кажется, я знаю, с чего именно следует начать.