Марина Преображенская - Открой свое сердце

Алинка села в большой и светлый автобус. Вроде бы тот же «икарус», но почему-то он кажется несколько иным, чем те, которые колесят по Москве. Чистые, не изодранные сиденья из кожзаменителя, высокие тонированные стекла, огнетушитель и молоточки для выбивания стекла в аварийных ситуациях…

Мягкое сиденье нежно приняло ее вдруг разом уставшее тело. Алинка прикрыла глаза. В воображении поплыли неяркие картинки прошлого. Вот она вспомнила ту, самую первую, встречу. Боже мой, как давно это было! Сейчас ей семнадцать, тогда было десять. Всего-то семь с небольшим лет. Семь лет… Надо же, а ей казалось — целая вечность. Тогда еще была жива мама. «Мама… — Алинка улыбнулась. — Мамочка, мамулечка, мамуленька…» Слова эти имеют сладкий привкус дикой клубники.

Лужайка, крупные склоненные до самой земли ягоды. Алинка бегает по утренней росе, загребая сандалетками влагу, и громко смеется, будто колокольчик звенит под бирюзовым пологом неба. Мама собирает первые ягоды в большой, мохнатый снизу и глянцево-бутылочный сверху лист лопуха. Первые щедрые дары лета.

Алинка внезапно останавливается, срывает длинную тонкую травинку и, крадучись, подбирается к маме. Медленно-медленно, тихо-тихо, незаметно, как тень солнечного зайчика. Так ей самой кажется. Она щекочет мамину шею, мама отмахивается, Алинка снова щекочет, заталкивая в себя обрывки смеха, вырывающегося наружу из трепыхающейся грудки, давясь им и едва удерживаясь от этого на ногах. Мама хлопает себя ладонью и весело говорит:

— Ах, какие букашки назойливые. Ка-ак схвачу одну за лапку! — и, быстро обернувшись, хватает Алинку за руку.

Ягоды рассыпаются в траву, а мама привлекает ее к своему теплому мягкому телу и обвивает нежными руками тоненькую шею девочки.

— Доченька моя…

— Мамочка…

Как радостен и гармоничен мир, как счастливы эти два человека — Алинка и ее мама…

В тот день они принесли домой полное лукошко крупных спелых ягод. В тот же день Алинка увидела, как в квартиру этажом ниже вносили большой старинный шкаф и множество разных картин. Она долго стояла у подъезда, пока грузчики пытались протолкнуть в узкий дверной проем массивный плюшевый диван, и слушала, как два полупьяных мужика чертыхаются и матерятся сквозь стиснутые челюсти.

Бог знает, сколько бы она так простояла, если бы не подъехала «волга» отца, и из нее не вышли бы друзья семьи дядя Вова и дядя Сережа. С их помощью диван вскоре оказался в нужной квартире, и хозяева ее долго благодарили неожиданных помощников. Так долго, что у тех появилось непреодолимое желание принести и расставить по местам все оставшиеся в грузовике вещи.

Вещи расставили, раздвинули стол, вкрутили лампочку в серый, разукрашенный мухами плафон. Две семьи за время разгрузки и расстановки мебели уже перезнакомились и, можно сказать, сдружились. Этажом ниже, прямо под Алинкиной квартирой, поселились очень хорошие, приветливые, тихие люди: Александр Тимофеевич, тренер по легкой атлетике на центральном стадионе «Авангард» и заодно учитель физкультуры в политехническом техникуме, Людмила Ивановна, химик-лаборант в том же техникуме, и Жанна — их стройненькая, черноволосая, строгая в манерах и малоразговорчивая дочь, только что окончившая школу и готовящаяся к вступительным в медицинский институт. Еще у них был сын — Витька. Но в тот день его не было дома. Он занимался легкоатлетическим пятиборьем и находился на летних сборах в Восточной Германии.

— Витюшка, — гордо пустила по кругу фотографию сына Людмила Ивановна.

— Витюшка… — эхом отозвался Александр Тимофеевич, вглядываясь в лицо сына. Он достал большой семейный альбом. Фотографии всей семьи там занимали страницы две-три от силы, остальное место принадлежало сыну.

Витька под большим транспарантом: «Ура победителям соревнований!» Ему там лет шесть. Он в темных трикотажных трусиках и беленькой с глубоким вырезом маечке. На груди большая желтая медаль на красной ленте.

— Первая победа, — прокомментировала неразговорчивая Жанна и взяла фотографию из рук Алины.

Витька в воздухе над планкой. Похоже, он парит, словно птица в небесной выси, и только черточка отлетевшего в сторону шеста приземляет его судьбу. Витьке около восьми лет.

Витька под Эйфелевой башней. В руках у него огромный букет роз, рядом с ним изящная девочка в коротеньком платьице. У Алины защемило сердце. С чего бы это? Она ведь даже и не видела пока этого мальчика с оливковым цветом глаз и смуглой от природы кожей. Но эта девочка…

— Кто это? — Алинка ткнула пальчиком в косицу девочки и показала фотографию Жанне.

— Красивая, правда?

— Наверное, — неопределенно кивнула Алинка.

— О! — спохватилась Людмила Ивановна. — Это Олечка, славная девчушка… Была… — она оглядела присутствующих, словно проверяя, какой произвела на всех эффект, но Александр Тимофеевич быстро пояснил, отхлебнув из высокого бокала маленький глоток вина:

— Олечка Рябова. Хорошая была девочка, акробатикой занималась, надежды подавала… Большие надежды, — Александр Тимофеевич глубоко вздохнул. — Упала на спину неудачно… Ну, в общем, погибла девочка.

— Погибла? — Алина едва не поперхнулась ягодой. — Но как же?.. Ей сколько лет?..

— Ей девять лет. На этом снимке — девять. Витьке — одиннадцать, столько же, сколько тебе сейчас. — Александр Тимофеевич погладил Алинку по волосам и ласково заглянул в глаза.

— Всего девять, — пробубнила Алинка, не в силах оторвать взгляда от миловидного курносого личика. Меньше, чем ей сейчас. Она уже перестала думать о Витьке, перестала разглядывать крупные розы и Эйфелеву башню, перестала брать из рук отца другие снимки. Она безотрывно смотрела на эту маленькую красивую светловолосую Олечку Рябову, представляя себе, какой счастливой и долгой могла бы быть ее жизнь, если бы не акробатика.

— При чем здесь акробатика? — спросила Жанна, и Алинке стало неловко. С каких это пор люди научились читать чужие мысли?

Алина подняла голову и посмотрела в красивые, тоже оливкового цвета глаза. Но Жанна обращалась вовсе не к ней. У них шел свой разговор, и Алина прислушалась.

— Конечно, Мария Ильинична, может, не занимайся она акробатикой, все сложилось бы иначе, но… Судьба, от нее не убежишь…

Он никогда, никогда не переставал ждать счастливой встречи. Тихого и нежданного праздника. С самого раннего детства, в пору которого был очень симпатичным круглолицым и глазастым мальчиком. Все знакомые говорили папе и маме: «Ах, какой он у вас славненький, какой хорошенький!»

Впрочем, собственное упоение своей изумительной внешностью, ожидание счастливой встречи, которая представлялась главной целью и итогом всей жизни, все это таилось внутри. Где-то глубоко-глубоко, у самого сердца. А снаружи Витька был тихим, молчаливым, как и его сестра Жанна. Он часто мечтал по ночам о красивой, духовно чистой и светлой жизни в будущем. Почему-то даже в малолетстве он уже мечтал о семье. Может, это было связано с астрологическими законами: по гороскопу он родился под знаком Девы в год Змеи, и это, видимо, сказалось на его внутреннем мироустройстве.