Ольга Горовая - Тетрада Величко

И дикую потребность в том, что все равно никогда не получит из-за его упрямства…

— Эй, — тихо возмутился Кузьма, хмыкнув. — Я подарил тебе эту кофеварку. В чем ты меня упрекаешь?

Он знал, в чем. Они оба знали.

Сил нет отойти. А он впритык. Прижался щекой к ее виску. Хорошо так! Мучительно горячо. Голова не соображает. Кожа к коже. И щетина эта чертова царапает, колет, а ей от этого — лучше, чем от ласки. Все тело в дрожь уже.

Шумный вдох Кузьмы. Уткнулся носом в ее волосы, стянув шапочку, которую Кристина надевала перед обходом. Коса упала на плечо.

— Распусти, — почти неслышно просит. Потому что у обоих горло сдавило.

— Я на работе. Мне мешают длинные волосы, — из вредности больше возражала. Сама же не могла от него отступить.

— Так подстригись! — рявкнул с приказом. — Я хочу твой запах нормально почувствовать. Твои волосы. Никогда времени толком нету…

— Подстригись? — она рассмеялась, всхлипывая. — Это ты мне говоришь? Ты-то когда стричься будешь, родной?

Он и сам улыбнулся. Скривил в гримасе рот, вроде как признавая, что похож на дикаря из леса.

— Мы сейчас про тебя говорим. — Напомнил ей Кузьма.

И Кристина почувствовала, как он начал распускать ее косу, наплевав на несогласие. Только и остановить его не может — руки заняты. Вцепилась в узел его галстука и тянет, точно как он ее пряди, ослабляет, распуская.

— Тебе на кардиограмме только мешать будет, — объясняет, словно бы он спрашивает или такому ответу поверит. Расстегнула верхнюю пуговицу на его сорочке. — Потом снова наденешь, чтобы там не забыл…

— Как скажешь, малыш, — уже ей в волосы шепчет.

Трется щекой, зарывается, цепляясь щетиной за пряди.

И она ему носом в шею уткнулась, отстраниться не может. Открытым ртом дышит, глотая его запах; всем лицом, веками даже, впитывает ощущение его кожи, удары его пульса.

А руки у обоих сжаты в кулаки и «по швам». Кристина в карманы халата сунула, для надежности. Чтобы не потянуться, не обнять. И он себя держит — кажется, вибрирует от напряжения, а не позволяет себе ничего, кроме этого прикосновения лица к волосам, кроме дыхания.

— Лучше бы кофе дала, ей-Богу, — хмыкнул хрипло, а все еще не отступает. Она сама не может оторваться. — Сейчас на мне точно твой датчик сломается от зашкала…

Кристина опять рассмеялась, задыхаясь. Зная, что его терзает, мучает этим смехом, касанием своих губ к его коже в расстегнутом вороте сорочки. На секунду уткнулась макушкой ему в ключицу. Через ткань сорочки прижалась губами к груди Кузьмы, там — где сердце бухало сейчас. Где под тканью и жесткой порослью темных волос татуировка в виде буквы «К» пряталась. Набитая так же давно, как и кулон на ее шее болтается.

Хорошо, что помадой никогда не пользуется.

Мазохисты оба.

Отступила. Резко отвернулась к окну, прижав глаза двумя руками, чтобы позорно не разреветься. Хватит, вчера нарыдалась. Кузьма на долю секунды дернулся за ней всем телом, словно мозг еще не успел вернуть контроль над подкоркой. Но тут же застыл. Хрустнул кулаками в тишине кабинета.

— Не делай так. Для суставов вредно, — машинально одернула Кристина.

Он сардонически рассмеялся. И сквозь зубы что-то невнятно пробормотал. Она не переспрашивала.

Глубоко вдохнула, окончательно загоняя все эмоции глубоко в себя. Выдохнула. Черт! Вся им пропахлась. Этим парфюмом. Халат, волосы… Встряхнула руки, прогоняя дрожь, и начала косу по новой заплетать.

— Где резинка? — повернулась к Кузьме с вопросом.

Он протянул ей искомое, явно неохотно, но и не споря.

— Сейчас в лабораторию позвоню, предупрежу. Туда сначала сходим, все анализы возьмем, — решила она, подвернула волосы и натянула шапочку на голову. — Заодно проветришься, сердце успокоишь, — заметила Кристина, улыбнувшись так же криво, как и он. — А потом на ЭКГ.

Кузьма только плечами передернул, показывая, что ему все равно, что она с ним делать собирается. Лишь бы рядом находиться не мешала.

__________________________

*cito (лат) — срочно

Она оперлась о подоконник, практически сев. И молча наблюдала за тем, как Марина Семеновна, немолодая медсестра, дежурившая сегодня в функциональном кабинете, «расставляла» датчики аппарата по грудной клетке Кузьмы.

Кристина и сама умела это все делать. И запись снимать. Не ее рабочая задача, но уметь надо. Но все же не рисковала. Слишком велико искушение.

Кровь на общие анализы у него уже взяли, и сейчас в локтевой ямке был наклеен кусочек лейкопластыря телесного цвета. Кузьма порывался отодрать, едва они из лаборатории вышли. Не любил всего такого. Она не разрешила. Сама не знала почему. Из вредности, может. Отрезала, что сорочку испачкает. Перетерпит. Будто бы она ему эти рубашки стирала, ей-Богу! Какая разница?

Теребила крестик на своей цепочке и думала. О всяком, о прошлом…

Сам крестик, строго говоря, тоже не ей принадлежал — тетя Маша в детстве окрестила сына, еще тайком, при другом государственном строе. Но Кузьма суеверием не отличался, да и религиозностью тоже. Он давно вернул тот матери, заявив, что носить не будет. Еще лет в шестнадцать, кажется. И тетя Маша пришла как-то к ней с этим крестиком. Ничего особо не объясняя, оставила в ее ладони, загнув пальцы Кристины пригоршней.

— Может, хоть ты его убережешь, если носить будешь, — только и заметила тетя Маша.

Пусть ей и было на тот момент семнадцать, Кристина догадалась, что мать Кузьмы не о сохранности ювелирного украшения беспокоится.

С тех пор она его ни разу не снимала. Что бы ни происходило в жизни и в какой бы стадии «взаимопонимания» они ни находились. Обида и боль не имела значения в этом аспекте.

Это еще Рус не знал, как-то так Кристина и не призналась ему, чей это крестик. А то бы и по этому поводу по ее мозгам «ездил», а не только о кулоне. Руслан в этом плане подкован был, суеверен до жути. Кристина когда-то ляпнула мимоходом что-то про «чужой» крестик, даже и не помнила уже — что именно. Так Карецкий ей такую лекцию на эту тему прочел про грехи и «тяготы», что Кристина сбежала в итоге. И больше не поднимала данную тему. Только поддевала Руса время от времени: как он при таком суеверии врачом стал? Да еще и таким хорошим. Руслан пропускал мимо ушей ее издевки и на провокации не велся.

Перевела взгляд на кривой, уже тонкий и бледный шрам, который почти и не виден был на боку Кузьмы. Выше на два сантиметра — и печень…

Она не хирург. Сто раз ему об этом же говорила. А как Рус ее матом крыл за эти кривые швы, когда увидел! Правда за обработку — похвалил, и что справилась сама с подобным… А Кузьма тогда Руса чуть не прибил за эти маты в ее сторону, хоть и стоять нормально в тот момент не мог. Сидел и то с трудом.