Ольга Горовая - Тетрада Величко

Строго говоря, это общежитие не было таковым изначально. Его именовали «малосемейкой» и Кристина тогда слабо понимала, что именно это значило: то ли семей там мало, то ли они маленькие, эти семьи? Но спрашивать не решалась, да и никто не торопился ей ничего объяснять. Зачем оно ребенку надо?

В этом доме имелись одно-и двухкомнатные квартиры: в первых жили «счастливчики». Это когда семье доставалась целая квартира. Маленькая, но только для них, с собственной ванной-туалетом и даже кухней. «Хоромы», как говорили остальные. Давал комбинат такие квартиры особо ценным сотрудникам, наверное. В любом случае, Кристину с мамой поселили в другой. Там, где две комнаты: одна комната чуть больше, и вторая — чуть меньшего размера. В каждой жило по семье. Совмещенные ванна и туалет, а также кухня — делились на эти семейства. Собственно, их тоже считали «счастливчиками», потому как на эту двухкомнатную квартиру их было теперь всего четверо: Кристина с мамой и тетя Маша с сыном. Кто-то, кто распределял это жилье от комбината, решил превратить данную квартиру в пристанище матерей-одиночек.

Но это все в тот момент волновало Кристину очень мало. Она оторваться не могла от двора, который был так хорошо виден через это огромное окно. И с упоением следила за тем, как в этом дворе носятся другие дети, кидая друг в друга снежки или слетая на санках с небольшой горки около одного из старых домов.

— Что, новые владения изучаешь? — с веселой улыбкой поинтересовалась тетя Маша, зайдя в тот момент на кухню, чтобы чайник поставить на плиту. — Голодная?

Кристина растерялась, не совсем зная, что от нее хотят услышать, да и не очень поняв первый вопрос. Но честно кивнула, потому что голодной была. А тетя Маша только шире улыбнулась и подошла к столу, выглянула в окно.

— О, вон мой оболтус носится, — так же весело махнула рукой куда-то в сторону детворы, бегающей друг за другом во дворе. — Опять придет мокрый и до костей замерзший. Познакомитесь.

Кристина глянула во двор, но так и не поняла, кто из мальчишек — сын соседки. А спросить постеснялась.

Тетя Маша в это время взяла из хлебницы, стоящей на подоконнике, какую-то булку, достала из холодильника масло, завернутое в бумагу. И, разрезав булку пополам, щедро не намазала даже, а настругала масло на сдобу. Соединила снова половинки.

— Держи, поешь, пока мы все расставим. Скоро чай будет, — вручив булку Кристине, тетя Маша заглянула в заварочный чайничек, стоящий на старенькой, обитой клеенкой тумбочке около раковины.

Кристина же пока с удовольствием откусила угощение, хоть булка и показалась ей громадной, еще и присыпанная чем-то сверху, какой-то сладкой желто-белой крошкой. Очень вкусной, хоть Кристина и не могла разобрать, из чего та сделана.

— Вкусно? — улыбнулась тетя Маша ее аппетиту. — Мой Кузя тоже эти булки любит. Даже больше, чем с вареньем. Ума не приложу, чем они так детей привлекают. Ладно, кушай. Позовешь, когда вода закипит, — махнув рукой на чайник, стоящий на конфорке, новая соседка снова вышла в коридор.

А Кристина с упоением поглощала угощение, ощущая себя очень счастливой, несмотря на новое место и кучу незнакомых людей вокруг. Ей было тепло и хорошо, мама рядом и даже улыбалась сегодня. Да и тетя Маша показалась ей доброй. И булка — очень вкусная. Кристина очень любила сливочное масло, иногда ей просто хотелось взять и отломить себе кусок, без всякого хлеба, но мама не разрешала. А тетя Маша так щедро ее угостила, что Кристина губами брала маслянистые пластинки и с восторгом ощущала, как те тают на ее языке, продолжая разглядывать двор.

С сыном тети Маши, Кузьмой, которому тогда было одиннадцать, Кристина познакомилась буквально через час. Когда мальчишка — мокрый, как и предсказывала тетя Маша, весь в снегу, казалось, насквозь забившем его штаны, рукавицы и шапку, а также ботинки и носки — ввалился в квартиру.

— Мам! Я пришел! — едва открыв двери, которые еще и не успели закрыться, крикнул он, влетая в квартиру.

«Помощники» уже ушли к тому времени, получив свои бутылки и двадцать рублей. В коридоре стояли только какие-то мелочи: упакованные стопками книги, одежда, связанная в узел в старой льняной скатерти. Через этот узел мальчишка и перецепился с порога, упав со всем своим снегом на их вещи. Вышло так весело, что Кристина, выглянувшая из-за двери их новой комнаты, искренне рассмеялась. Не радуясь его падению, просто забавно. И выскочила в коридор, с интересом набрав в руки снега, который упал с шапки мальчика и не успел еще растаять, очутившись на полу, покрытом разноцветными квадратами линолеума.

Впрочем, мальчишка на ее смех не обиделся вроде. Он тоже улыбнулся. Подскочил с вещей еще до того, как тетя Маша и ее собственная мать очутились в коридоре, стянул шапку с головы, и тряхнул, посыпая пол и Кристину новой порцией обледеневшей снежной крошки. И с интересом уставился на саму Кристю, похоже, забыв, что что-то еще собирался говорить матери.

— Нагулялся, голодный? — тут же начала выяснять тетя Маша, выбежав из своей комнаты. — Быстро снимай все мокрое с себя, Кузьма! — чуть более строго велела она, но было видно, что это несерьезно. Не сердится на сына.

— Голодный, — согласился мальчишка, не ответив на первую часть. И все еще изучал новую соседку.

А вот его мать не пропустила, что вопрос про гуляние остался открытым.

— Э, нет, парень, — с улыбкой протянула тетя Маша. — У нас уговор был: гуляешь два часа, а потом домой и уроки. Завтра в школу же, а ты и не садился еще! — помогая сыну снять мокрые вещи, напомнила соседка. — Это — тетя Тамара и Кристина, жить будут с нами, — познакомила она сына. — Не заставишь за учебу сесть, — повернувшись к ее матери, немного возмущенно и даже устало рассказывала тетя Маша. — Управы на него никакой нет, с тех пор, как отец ушел. Носился бы целыми днями по дворам, да в футбол бы гонял в спортзале — единственное, ради чего с удовольствием в школу ходит. А так, едва на тройки вытягивает. И не дурак, все учителя говорят, что мозги на месте. Но упрямый, как осел. И учиться не хочет ни в какую, — делилась соседка с матерью Кристины своими бедами.

— М-а-а-м! — возмущенным тоном, словно он тут старший, попытался одернуть Кузьма жалобы матери, но на него никто не обратил внимания.

Мама Кристины сочувствующе кивала. Кузьма, казалось, совершенно не беспокоился по поводу того, что о нем сейчас говорили, и сосредоточенно пытался расшнуровать обледеневший, забитый снегом ботинок. А сама Кристина все еще рассматривала этого мальчишку: никогда таких волосатых мальчиков не видела, в садике, куда она ходила, всех стригли коротко. И на улице тоже. А у этого Кузьмы просто вихри какие-то темные на голове торчали во все стороны. И то, что он только что снял шапку, не придавило, а лишь добавило какого-то дикого беспорядка на его голове.