Татьяна Бочарова - Две свечи

— Но я люблю тебя, — дрожащим голосом произнесла Ксюша. — Что мне было делать?

— Не знаю. — В его тоне звучала усталость. — Может быть, ничего. Во всяком случае, подлость — не выход из данной ситуации.

— Ты же говорил, что не можешь без меня. Что забыл всех, кто был прежде.

— Говорил. Не спорю. Но сейчас — будто все отрезало.

«Все так, как и предупреждала Иоанна, — подумала Ксюша с отчаянием. — Все именно так». Но сердце не могло смириться с тем, что уже давно осознал разум.

— Разве я как-то изменилась? — По ее щекам бежали слезы. — Разве то, что ты так желал, стало другим? Ответь!

— Я просто не верю тебе. Если ты смогла навязать мне свою волю один раз, сможешь и другой.

— Нет! Клянусь тебе! Нет!! — Секунда, и она упала бы перед ним на колени.

Он почувствовал это, подбородок его дернулся.

— Перестань. Не унижай себя. Постарайся понять.

— Как я могу понять? — Ксюша зарыдала в голос, не сдерживаясь. — Как? Я женщина, и я боролась за свою любовь. Как могла, всеми средствами. Ольга… она бы тоже так вела себя на моем месте.

— Нет. — Николай глянул на нее в упор и повторил, веско и значительно. — Нет. И в этом главное отличие между вами.

Ксюша посмотрела на него сквозь пелену слез. До нее медленно начало доходить.

— Ты… ты хочешь вернуться к ней?

— Хочу. — Он кивнул. — Больше того. Я хочу, чтобы она поехала со мной в Кострому.

— И ты… уже говорил с ней?

Он улыбнулся.

— Я побоялся. Но все еще впереди.

— Она не простит тебя, — с болью поговорила Ксюша.

— Думаю, простит. Уже простила.

— Ты расскажешь ей про приворот?

— Зачем? — Николай пожал плечами. — Пойми, для нее это не будет столь важным, как для меня.

— А что же для нее важно?

— Этого, прости, я тебе не скажу. — Он нагнулся и аккуратно вытер Ксюшино лицо. — Извини. Я должен уйти. Желаю тебе побыстрей поправиться окончательно и забыть обо всей этой истории.

Она крепко вцепилась в его руку.

— Не уходи! Пожалуйста, прости меня! Пожалуйста!

В коридоре послышались шаги. В комнату заглянула мать. Ксюшины пальцы ослабли и разжались.

— До свиданья, Вера Аркадьевна, — произнес Николай и пошел к порогу.

— Ты что, уже уходишь? — Мать смотрела на него в растерянности.

— Да. У меня дела.

— Но как же чай? Торт?

— В другой раз. — Он скрылся в прихожей.

Мать в испуге оглядывала вспухшее, зареванное Ксюшино лицо. Хлопнула дверь. Ксюша уронила голову на руки, плечи ее затряслись.

— Ну, успокойся, успокойся. — Вера Аркадьевна гладила ее по волосам, голос ее дрожал. — Черт с ним. Ушел — и пусть. Ты же у меня такая красавица. Полно, Ксюшенька, не рыдай так.

— Он… уш-шел… к Ольг-ге, — всхлипывая, выдавила Ксюша.

— Почему к Ольге? — изумилась мать.

— Пот-том-му. Он б-был ее жен-нихом.

— Николай? — Рука матери, гладившая Ксюшину голову, замерла на полпути. Она внимательно вгляделась в лицо дочери. — Ты увела у Ольги жениха? Я верно тебя поняла?

Ксюша молча кивнула.

— Как тебе это удалось? — спросила мать. — Только не ври.

— Я… я сделала приворот.

— Что? — Лицо матери вытянулось.

— Любовный приворот. У колдуньи.

— Господи спаси и сохрани! — Вера Аркадьевна перекрестилась. — Это ж грех какой, доченька. Надо в церковь сходить, к батюшке, покаяться.

— Отстань. — Ксюша упрямо мотнула головой.

— Ну хорошо, ладно, — согласилась мать. — Ты, главное, не убивайся так. Колдовство — оно никогда не доведет до добра, это ведь все знают. А тебе вредно волноваться. Пойдем лучше, чайку попьем. Я тебе тортик отрежу, твой любимый, шоколадный. Пошли. — Она потянула Ксюшу с кресла.

Та сопротивлялась, но вяло. Матери удалось поставить ее на ноги и притащить в кухню. Ксюша, как сомнамбула, пила чай, крошила ложечкой шикарный торт, а где-то в подсознании упорно и неотвратимо зарождалась мысль. Во всем, что произошло, виноват один человек. Только один, и он остался безнаказанным. Неужели Телеге сойдет с рук то, что она учинила над ней? Нет, дудки. Теперь, когда нечего было терять, Ксюша вдруг ощутила безудержную храбрость и силу. Плевать ей на призраков, она пойдет к Соньке и разберется с ней так, что от той останутся рожки да ножки.

Вера Аркадьевна отодвинула чашку и поглядела на Ксюшу с тревогой.

— Ты что?

— Ничего. — Та пожала плечами.

— Лицо у тебя какое-то странное, — проговорила мать. — Ты на Ольгу-то не злись. Она не виновата, что Коля к ней вернулся.

— Я не на Ольгу, — сжав зубы, сказала Ксюша.

— А на кого тогда?

— На себя.

— И на себя не надо, — принялась увещевать мать.

Ксюша не слушала ее. У нее в голове зрел план. Когда все надежды и иллюзии разбиты, остается лишь лелеять жажду мести. В таких случаях она спасительна, как соломинка, за которую можно уцепиться. Месть — все, что у нее сейчас есть, ее отрада, идол, ее Бог.

Главное было — усыпить бдительность матери. Та тревожилась не на шутку, и буквально преследовала Ксюшу по пятам. Два дня она ни на минуту не оставляла ее одну, пичкала кашами и соками, заставляла днем спать и водила за руку на прогулку. На третий день ей позвонили с работы.

Вера Аркадьевна долго держала возле уха телефонную трубку и тщетно пыталась вставить хоть слово в пылкий монолог начальника. Лицо ее пошло красными пятнами. Минут через пять она в сердцах сказала дочери:

— Это невозможно! Никто не хочет вникать в чужие проблемы. Ксеня, солнышко, я вынуждена покинуть тебя на денек. Как ты? Справишься без меня?

— Конечно, да, — с готовностью проговорила Ксюша.

Мать смерила ее недоверчивым взглядом.

— Может быть, попросить отца? Пусть он возьмет отгул.

— Ни в коем случае. Ему же потом целую неделю придется расхлебывать отлучку.

— Но я боюсь, — горячо проговорила Вера Аркадьевна. — Ты все эти дни сама не своя.

— Глупости. Все уже перегорело. Я отлично себя чувствую. Честное слово!

Мать вздохнула и покачала головой.

— Насчет отлично — это, конечно, преувеличение. Но, обещай мне, по крайней мере, что будешь сидеть дома. Тебе нельзя никуда ездить.

— А я и не собираюсь, — проговорила Ксюша самым что ни на есть невозмутимым тоном. — Разве только во двор выйду, прогуляюсь.

— Ладно, — с неохотой согласилась мать.

Надела плащ, подкрасила губы, взяла сумочку и ушла.

Ксюша бродила по пустой квартире и испытывала странные ощущения. Ей казалось, она попала на поле жаркого, кровопролитного боя. Все вокруг было усеяно трупами — невидимыми глазу трупами ее чаяний, надежд, ее любви. Вот здесь, на этом ковре, лежала она, беспомощная, снедаемая нечеловеческим ужасом, глядя на ворочающееся за шторой привидение. Тут, у комода, стояла, застыв в оцепенении, прислушиваясь к тихим шагам за дверью.