Ли Энн Лансфорд - Обнимая Эмму

Он прав. Это горькая пилюля, которую нужно проглотить. – Хорошо, пап. Я понимаю. Хорошего дня. Скоро увидимся.

– До скорого. – Он прерывается. – Я люблю тебя, детка.

– Я люблю вас всех.

Я вешаю трубку и позволяю мыслям дрейфовать к нему. Где он? Он в беде? За последние месяцы мои мысли сворачивали к нему множество раз, но я отгоняла их. Сегодня я даю им бежать свободно. Вспомнить вкус его губ, ощущение его кожи, биение его сердца. Я верила, что оно бьется для меня и наоборот. Мои рассуждения искажены? Не уверена. Конечно, я была ранена, но считаю, что он мог это предотвратить. Ведь мог?

Глава 36

Уильям

Я не позволял себе смотреть им в глаза. Я не видел их с тех пор, как убежал из больницы. Джеймс все еще восстанавливается. Бретт приходит в себя после событий того вечера.

Ребенок, которого они освободили и которого любили, ребенок, ради спасения которого нарушили законы… был неудачником. Они демонстрировали мне любовь, свободно любя друг друга и пуская меня в свои сердца. Они показывали мне любовь своим терпением со мной, поддержкой моих мечтаний, прощением, которое предлагали мне.

– Сынок, мы здесь, чтобы помочь тебе. Ты не можешь продолжать так и дальше, - умоляет меня Джеймс. Я поднимаю свои глаза на него и сразу же их опускаю. Я все еще помню, как смотрел на него в больнице. Прошли месяцы, а на видных местах до сих пор заметны синяки. Его рука в гипсе, а на голове по-прежнему швы.

– Я в порядке.

– Тебя арестовали. Снова. Ты не в порядке.

– Как вы узнали об этом? – Я был уверен, что между моей прошлой и настоящей жизнями пролегает трещина. Мне не хотелось, чтобы одна сливалась с другой.

– Шериф оказался хорошим другом. Держит нас в курсе происходящего. О твоих делах. Мы были удивлены, насколько ты близко стал знаком с ним.

– Больше этого не повторится, - я лгу. Если увижу кого-то из тех уродов, буду бить их каждый раз. Они не выдвигают обвинений, поэтому мне везет, легко отделываюсь. Я понимаю, что эта удача рано или поздно отвернется от меня.

– То же самое ты говорил шерифу и в прошлый раз, - прерывает Бретт. – Поговори с нами. Тебя не было, когда мы вернулись домой из больницы. Переехал на другой конец города, без предупреждения и обсуждения. Ты бросил университет, потерял свою стипендию, Эмма ушла, а ты продолжаешь наказывать себя за то, в чем нет твоей вины.

– Есть. – Я уверен в этом.

– Уильям, это не так. Кроме Брайана никто не виноват. – Джеймс уверен в своих словах, но он ошибается.

– Я сел в ту машину. Я продолжал ехать все дальше и дальше, рассказывая им, что вы разрушили мою жизнь. Купив меня. Я снабдил их топливом, сказав, что покончил с командой и покидаю город.

– Ты не можешь брать на себя ответственность за их действия. У того парня всегда были проблемы с нами.

– Я в курсе. – Мои слова тихие, стыдливые.

– Как? – Голос Джеймса становится громче.

– Это не важно.

– Черта с два, не важно. Открой свой рот и начинай объяснять.

– Я все слышал. Прозвища, которыми они вас называли, вещи, которые они говорили про мое усыновление, из-за этого и была драка после Чемпионата. Я ненавидел те слова, но осознавал, что они не правильные. Я был так зол из-за того, что они не знали, не понимали, что это не неправильно, и я ничем не отличался от них.

– Сынок. – Бретт двигается в мою сторону. – Почему ты не рассказывал нам?

– Мне не хотелось, чтобы вы имели с этим дело. Это омерзительно. И к тому же, я дружил с ними. – Делаю паузу. В животе бурлит, и я сгибаюсь пополам, рыдания сотрясают мое тело, к горлу подступает желчь. Из-за отвращения, которое я чувствую к себе, и того, как всех подвел. Я все им рассказываю. Причину, почему поехал в Университет Южной Джорджии, угрозы, насмешки. Каждая мерзость выплывает наружу.

– Поэтому случившееся - моя вина. Я знал, на что они способны, и уехал с ними.

Джеймс наклоняется ко мне, заслоняя мое тело своим. – Нет. Не говори так. Не верь в это. Мы так не считаем. – То, что они не обвиняют меня, просто непостижимо. Бретт падает передо мной на колени.

– Это наша обязанность. Тебе следовало прийти к нам несколько лет назад, когда все только началось. Я не обвиняю тебя, но нет ничего, чего бы мы не слышали.

– Моя собственная семья отреклась от меня, - напоминает мне Джеймс. – Ты был ребенком, попытка скрыть правду о твоем усыновлении не помогла. Прости. Прости нас. Поэтому Эмма сбежала?

– Да. Она умоляла меня рассказать вам. Она не знала об угрозах.

– Уехав, она поступила неправильно, – злится Бретт.

– Нет. Она правильно делает, что защищает себя от меня.

– Это не так. Ты любишь ее. Ты любишь нас. Нельзя винить себя за это. – Мы потратили часы, вороша прошлое, оправдывая друг друга. Это исцеляет. Очищает. Я потерял столько лет, позволяя словам определять свои поступки. Словам, которые не обязательно причинили бы вред… это я дал им на то разрешение.

– Нам следует рассказать тебе правду о твоем усыновлении. – Мой живот снова сводит. Не представляю, сколько еще я смогу выдержать.

– Ладно, - заявляю я.

– Мы были в Гондурасе несколько раз, прежде чем увидели тебя. Мне нравились культура, выращиваемые там зерновые, история земли и борьба народа; они демонстрировали упорство и достоинство. Мы проводили недели, изучая их и отдыхая. Как-то мы прогуливались и заметили группу детей, выстроенных в ряд за забором. За ним было заброшенное здание, пейзаж заслоняли разросшиеся повсюду сорняки. Маленькая девочка упала и начала плакать, а маленький мальчик, не обращая внимания на крики в его сторону, вышел из строя и помог ей подняться, вытирая ее лицо своей грязной футболкой и поддерживая ее, пока она ковыляла к своему месту. Тот же самый мальчик был отправлен обратно в помещение и упустил возможность быть увиденным потенциальными усыновителями. Тем маленьким мальчиком был ты. Бретт и я посмотрели друг на друга, и нам не нужно было ничего говорить, мы сразу все поняли. Мы никогда не обсуждали, что делать, когда вошли в дом, используемый в качестве детского приюта. – Джеймс всматривается в мое лицо и после моего кивка продолжает. – Нам было сказано, так как мы – однополая пара, то не могли усыновить ребенка, конституция запрещала подобное. Я был в бешенстве, мы захотели тебя с первого взгляда.

– Это еще слабо сказано, - добавляет Бретт. – Мы почувствовали связь. И усыновить тебя – стало нашей целью. Мы купили тебе чистую одежду, задавали вопросы о твоем состоянии. В последний день, когда мы пришли туда, нас в сопровождении милиции ждал мужчина. Он провел нас в кабинет и объяснил, как можно решить данный вопрос. В приюте размещались дети, у которых никого не осталось. Дети бедных рабочих-иммигрантов, жителей, привлеченных к борьбе с повстанцами в Сальвадоре. Он назвал цену и сказал нам, что, если мы заплатим, ты будешь нашим. – Он глубоко вздыхает и сконфуженно опускает голову. – Я не горжусь этим, но мы не видели другого способа. Ты был наш. Наш сын. В тот вечер мы должны были уехать домой, но ненадолго, а только чтобы хватило времени перечислить средства, полететь обратно и начать процесс по возвращению тебя домой. Нам следовало рассказать тебе обо всем, когда ты был моложе, и мы почувствовали, что ты отдаляешься.