Эни Китинг - Тридцать ночей (ЛП)

— Так что мы ввалились во двор, в поисках выживших. Ничего, кроме тел, разбросанных на руинах. Мы попытались сложить вместе некоторые части тел — понимаешь, чтобы матери могли их похоронить.

— Проще всего подбирать части тел было для меня. Кожа на этой руке выглядит так же, как кожа на вот этой ноге. Эта рука в такой же полосатой рубашке, как и эта рука..., — его горло билось в конвульсиях.

— Вот тогда-то они нас и нашли... Партизанская банда повстанцев, втрое больше нашей группы. Они стали стрелять по нам без предупреждения, двое морпехов пали, прямо на те тела, которые они пытались уберечь. Мы отступили внутрь школы — мы с Маршаллом оказались в классе на втором этаже. Кал и Хендрикс — на третьем.

— Мы вели огонь по двору, прикрывая Джаза и других. А затем —

Он резко умолк, его пристальный взгляд ни разу не покинул линию моего подбородка. Его глаза были безмолвными, темнее непроглядной тьмы, но крупинки бирюзы мерцали то тут, то там, словно свет боролся с тьмой. Он плотно прижался спиной к скамейке, плечи были ещё более жёсткими, чем мне когда-либо довелось видеть. Он, по-прежнему, хранил молчание. Я не знала, сколько прошло времени.

— А затем что? — прошептала я, наконец, сжимая локтевой сгиб его руки.

Он пожал плечами.

— Я не помню.

— Что?

— Несколько минут — десять, может быть, пятнадцать — которые я не помню. Последнее, что я помню, так это пронзительный удар по задней части моего черепа, а затем ничего. Ничего, пока я не открыл свои глаза — или точнее сказать, один глаз, поскольку второй заплыл и был закрыт — и увидел, что мы находились в полнейшей жопе...

— Семь повстанцев. Трое сдерживали меня. Четверо играли в русскую рулетку с пальцами ног Маршалла. Они обвязали меня стальными тросами, обмотав два раза вокруг плеч, три раза вокруг локтей, заведённых мне за спину. В общем, суть ты понимаешь. Затем они дали себе волю на Маршалле...

Воцарилась долгая необозримая тишина. Когда он вновь заговорил, его голос был скрипучим:

— Они творили с ним такое, я в жизни не видел, чтобы подобное творили с животными, не говоря уже о людях. Если я боролся с ними, они отрезали какую-нибудь часть тела. Если я вёл себя подобающе..., — он вздрогнул.

— Я начал торговаться с ними на арабском языке. Чего они хотели? Давайте обсудим. Им нужен был живой морпех, чтобы продать его "Аль-Каиде". "Большие деньги за морпеха". Я ответил: "Отлично, отпустите его, я пойду с вами. Я могу говорить на арабском, фарси, был подготовлен в качестве агентуры. Я тот человек, который вам нужен". Они начали перешёптываться друг с другом и, наконец, согласились. Развязали Маршалла, пнули его, сказав: "Проваливай, красавчик".

— Он не уходил. Я умолял его уйти. "Чёрт тебя подери, иди. У тебя есть девушка. Две сестры, мать. Иди..."

— Он начал ползти к двери из класса, дюйм за дюймом, позади него оставались полосы крови. Потом он повернулся, чтобы посмотреть на меня. Я не смог больше разглядеть его носа. Не было видно и губ. Но я знал, что он улыбался..., — губы Айдена приподнялись в слабой улыбке, и он закрыл глаза.

Несмотря на то, что я дрожала, я тоже улыбнулась. Они оба выбрались, так или иначе. Если это не заставит учёного поверить в божий промысел, ничего уже не сможет.

Он открыл глаза и сжал мою руку.

— Они застрелили его.

— Нет! — мой потрясённый вздох сотряс воздух, в то время как моя рука метнулась ко рту.

Он кивнул.

— Семь раз... по одной пули от каждого. Он скончался от первой пули. Он скончался, как только...

В мучительно-долгой, оглушительной тишине, я воспроизвела все те случаи, когда упоминала имя Маршалла, и посмотрела на его реакцию совсем другими глазами. Его ретроспектива. Его отрешённый взгляд. Он всегда прерывал меня или менял тему разговора. Но при этом он никогда не лгал. Маршалл до сих пор для него жив. Он до сих пор его лучший друг.

— Кто спас тебя? — изрекла я, совсем потеряв голос.

— Кал и Хендрикс, — он пожал плечами, как будто это не должно было быть столь важным. — Мы уничтожили их всех...

Он умолчал обо всём, что они, должно быть, сделали с ними, обо всём том ужасе, что пережил он сам, и впервые за всё это время отвёл взгляд от моей линии подбородка и посмотрел прямо мне в глаза.

— Вот с таким человеком ты связалась, Элиза. С тем, кто убил своего собственного брата.

"Из-за меня" однажды он мне сказал, когда я спросила, почему Маршалл не собирается поехать в хижину.

Внезапно я взбесилась. Подобно фурии, я была вне себя от ярости. Из-за всего. Из-за каждого, кто сотворил с ним это.

— Айден, ты не убивал никого, кто этого не заслужил . Ты не убивал Маршалла. Ты —

Он прикоснулся указательным пальцем к моим губам.

— Я принял решение, что мы останемся в этом школьном дворе. Я неправильно вёл торг. Я не прорвался через эти тросы достаточно быстро. Я — Поверь мне, Элиза. Всё это целиком и полностью на моей совести.

— Нет, вовсе нет! Это не твоя вина. Милый, даже твой рефлекс Моро — который, очевидно, является результатом этой агонии — проявился не из страха за себя. Он появился из-за страха за друзей. И ты живёшь с этим каждый день.

— Это ничего не меняет.

— Это меняет абсолютно всё! Всё! В этом не было твоей вины. Ты давал взамен свою собственную жизнь. Что ещё мог ты отдать?

— Прекрати, пожалуйста.

— Нет, не перестану! Я никогда не перестану говорить тебе этого. Неважно, где я. В этом не было твоей вины.

— Элиза, — его голос был низким, почти что подавленным.

Услышав этот новый тембр, я осознала, насколько же сильным борцом он был. Во всём, кроме этого. И именно из-за этого, впервые, мне захотелось, чтобы он рассердился. Заорал на меня, разнёс весь этот сад вплоть до самых корней, сделал всё что угодно, но не капитулировал.

— Маршалл не захотел бы этого. Ты должен жить, Айден — жить за двоих, а не нежить вовсе. Помнишь, что ты мне сказал о моих родителях?

Он не ответил.

— Ты сказал, что я должна начать жить собственной жизнью. Дорогой, ты должен сделать то же самое.

— Элиза, детка, пожалуйста... не всё сразу, — он опустил взгляд на свои чёрные кроссовки.

От его безвольного голоса я растеряла всю свою ярость. Мой желудок начало скручивать, но я приветствовала боль — что ещё я могу дать ему, чтобы он это принял? Я отбросила в сторону свои страхи и злость, таким образом, я смогу использовать их позже для борьбы с этим вместе с ним. Затем я сделала глубокий вдох и очень медленно, обвила рукой его шею.

Он поднял взгляд. Его глаза светлели. Медленно, но верно. Я хотела признаться ему в любви. Я хотела закричать об этом. Единственное, что останавливало меня, так это то, что его память свяжет моё "я люблю тебя" с этим мучительно-болезненным моментом в его жизни.