Лорен Лэндиш - Продана: по самой высокой цене

Романтично. Для меня такая сцена не характерна.

Все это для нее, потому что я хотел дать ей хоть что-то. Она никогда не узнает, что означало для меня провести Рождество с ее семьей. Это был не эгоистичный поступок. Все это было ради нее, но в процессе что-то изменилось, и теперь я в долгу перед ней.

Нахождение в кругу ее семьи просто показало мне, насколько мы разные на самом деле.

И насколько все это доступно ей.

Ложь так легко срывалась с моего языка, пока я пытался вписаться в их мир. Они не могли знать, кто я в действительности такой. Они никогда не поймут. Но было приятно притворяться, по крайней мере, некоторое время. Мне доставило истинное удовольствие почувствовать себя в кругу семьи.

У Кати имеется куча людей, которые любят ее, и кто хочет быть любимым ею в ответ. Они будут рядом с ней, когда я уйду, когда отошлю ее прочь. Мне придется. Я никогда не смогу вписаться в ее семью.

Ложь о нас только подчеркивает этот факт.

— Знаешь, все, что ты делаешь, раздражает меня.

Моя мать сидит на диване, глядя прямо перед собой, и на мгновение я притворяюсь, что она разговаривает не со мной, а я только что переступил порог комнаты. Сегодня в первый раз в жизни я украл. Рождество на следующей неделе, а я знаю, что мама нуждается в обуви. Ее старая уже износилась. Моя тоже, но я мог поместить под пальто только одну пару, и я так боялся попасться.

Думаю, что кассир заметила меня, но позволила уйти. Не могу сказать точно. Так что за обувью для себя мне придется пойти куда-то еще, слишком боюсь, что та кассирша узнает меня.

Я слышу, что моя мать говорит о том, как я жалок и слаб, но делаю вид, что эти слова предназначаются не мне. Она говорит, продолжая смотреть на стену, с тех пор как я вошел. Но я знаю ее, и, когда она, наконец-то, поворачивается и смотрит на меня, я вижу, что она снова под кайфом.

— Он не должен был идти на войну. Это твоя вина. Это все из-за тебя, — издевается она надо мной.

Она говорит мне, что я вынудил его покинуть, так как они ругались из-за меня. Он ушел на войну по моей вине.

Иногда она признается, что любила его. В такие моменты, по крайней мере, она делает меня немного счастливым. Я подумал, что сколько раз я начинал мысленно представлять, что мы — семья.

Она не говорит мне, что любит меня. Она не признается в этом.

Но она любит. Я знаю.

Звук открывающейся двери заставляет меня быстро двинуться через гостиную в мою спальню. Мне здесь не безопасно, но если я останусь в стороне, то смогу избежать его побоев.

— Да, беги, Айзек. Сбегай, как твой отец, — слышу я ее голос, продолжающий издеваться надо мной, когда закрываю дверь из тонкой фанеры в своей маленькой комнате. — Убегай, трус!

Я прочищаю горло и поправляю темно-красный галстук, игнорируя воспоминания о болезненном прошлом.

Я ненавижу эти костюмы. Мне приходится носить их в клубе, но я не испытываю желания их носить. Но опять же, сегодня это своего рода романтическое свидание. И я купил ей платье.

Оно короткое, но элегантное. Сверкающее серебристое цельнокройное платье, которое, вероятно, будет разорвано, как только я доберусь до нее, но думаю, оно ей понравится. То, как струится ткань, заставляет меня думать о ней, вертящейся в попытках его надеть.

Надеюсь, это то, что она сейчас делает в своей комнате, натягивая его на себя, пытаясь прикрыть им свои бедра.

Маленькая вспышка грубого смешка на выдохе срывается с моих губ, когда я присаживаюсь на современный белый диван и осматриваюсь.

Все просто, но это что-то.

Шампанское и клубника в шоколаде, браслет и свечи. Мой подарок для нее. Этого не достаточно. Я никогда не смогу дать ей достаточно.

От этой мысли мою кожу начинает покалывать от холодка, пробегающего от моих плеч вниз по телу до пальцев ног. Я разминаю шею и пытаюсь игнорировать мысли, которые вползали в мою голову поздно ночью.

Наблюдение за ее семьей… что-то сделало со мной. Это напомнило мне о ее чистоте. Жизнь, которую она пытается вернуть обратно. Жизнь, которую она хочет, хотя и не осознает этого. Опять же все это заставляет меня думать, что я не очень хороший Хозяин для нее. Это жизнь, которой я не принадлежу.

Мне нравится, что она здесь. Но время, проведенное с ее семьей, сделало совершенно очевидным, что эта договоренность носит временный характер. Она может еще не догадываться об этом, так как не смотрит так далеко вперед.

До тех пор, пока не придет время, я продолжу играть свою роль в качестве ее Хозяина.

Ей необходимо подобрать ошейник. Тот, который подойдет ей. Пришло время, чтобы она надела его. Самое время немного подтолкнуть моего котенка. Я не дам ей носить его, пока она не будет готова, но она может выбрать тот, который захочет сама.

Я также выбрал новый браслет на щиколотку. Просто, чтобы оценить ее реакцию.

Я не хочу, чтобы она использовала его в качестве альтернативы кандалам. Мне ненавистно, что она по-прежнему пользуется их заменой, хотя я и не удивлен этому. Не совсем. Она боится воспоминаний больше, чем желает свободы. Хотя последнее, кажется, приобретает большую крайность, судя по инциденту в ванной комнате.

Каждый раз, когда она снимает его, у нее все еще заметен намек на боль.

Она быстро надевает браслет после душа.

В один прекрасный день она снимет его, и это даст ей силу. Тогда я стану достойным Хозяином для нее.

Слабый шум стучащих каблучков вырывает меня из моих мыслей.

Мое сердце заходится в груди, когда она появляется в мое поле зрения, весь остальной мир размывается позади нее. Она немного склонила голову, явно от застенчивости, а не подчинения. Ее щеки раскраснелись, и легкий макияж на лице только подчеркивает ее естественную красоту.

Моя Катя потрясающе великолепна.

Ее глаза расширяются, губы слегка раскрыты, когда она входит в комнату. Она стоит у входа, не уверенная, куда идти и как реагировать.

Я быстро размашистыми шагами направляюсь к ней, останавливаюсь рядом с ней и оставляю легкий поцелуй на ее щеке. Мое сердце, кажется, оживает снова, быстро стуча и разогревая кровь, когда я оборачиваю свою руку вокруг ее спины, и прохожусь большим пальцем вверх и вниз по ее бедру.

— Спасибо, Хозяин, — выдыхает Катя, глядя на меня сквозь свои густые ресницы, пока я веду ее в гостиную.

Я снова целую ее в щеку, и она делает то, что никогда не делала — прислоняется ко мне, кладет голову мне на плечо, пока мы идем, и обнимает меня за талию.

Никто никогда так не делал.

Я продолжаю идти, как будто ничего не изменилось, но как только она присаживается, я оставляю ее.

Одно дело — участвовать в проявлении привязанности ради ее семьи, фактически для ее же блага перед ее родителями, а другое — здесь. Это означает что-то другое.