Франсетт Фел - Израненный (ЛП)

— Сделай это снова. Только медленно.

— Мэддокс…

— Шшш, — успокаивает он, прежде чем скомандовать: — Сделай это.

Чувствую себя глупо, когда медленно провожу языком по своей верхней и нижней губе. Но делаю, как он говорит.

— Доволен?

Его глаза темнеют, дыхание становится неровным, затруднённым, и я быстро моргаю и тихо вздыхаю, когда напряжённая выпуклость вдавливается в меня. Мысль об отвращении или страхе даже не приходит мне в голову. На самом деле, это всё, что я могу сделать, чтобы удержать себя и не наклониться немного ближе, пытаясь отчаянно почувствовать больше этой впечатляющей длины. Моя кровь кипит, согревая всё моё тело, и свидетельство моего собственного желания расцветает на моих щеках, отчего мне становится трудно дышать.

— Не совсем, — отвечает он. С резким выдохом, опаляющим моё лицо, он резко отступает от меня, словно я вызываю у него отвращение.

Мэддокс расхаживает по краю контейнера и опускается вниз, приседая на корточки, а затем садится полностью, свешивая ноги с края.

Охлаждая страсть, я стою там, в течение долгого времени, не уверенная, должна ли последовать за ним. Но всё моё тело тянется к нему, словно магнит, поэтому мне не остаётся другого выбора.

С изысканной девичьей грацией, которую мне удаётся откопать в себе, я опускаюсь на колени рядом с ним, а затем принимаю сидячее положение, и, убедившись, что юбка прикрывает бёдра, следую его примеру и свешиваю ноги с края.

— Почему ты такой злой? Это я тебя разозлила?

Мэддокс пожимает плечами.

— Я всегда злой. Не могу припомнить день, когда не чувствовал, что уничтожаю что-то. Или кого-то. Это всегда там, прямо под кожей. Иногда я могу это контролировать. В другое же время… Не хочу.

Я вслушиваюсь в его мягко сформулированную исповедь и позволяю ей проникнуть в меня. Я молча слушаю его, наслаждаясь хрипотой его голоса и мыслью о том, что являюсь кем-то, кому он доверяет настолько, чтобы поговорить. Я невероятно тронута прямо сейчас. Больше, чем можно описать словами.

Мы молчим какое-то время, после чего он смотрит на меня и продолжает:

— Я и ты? Мы не так уж и сильно отличаемся, — он вздыхает. — И это до чёртиков пугает меня. Я чувствую потребность защищать тебя. И то, что ты в какой-то степени сломлена, выводит меня из себя. Так же, как это было с моим братом. Он вытерпел много издевательств. Особенно от одного парня. Как ты, наверное, поняла, Ной не очень-то склонен к конфронтации, поэтому он ничего не делает. Его подход — игнорировать и чертовски сильно молиться о том, что это закончится, в конце концов, — оттенок презрения в его голосе перерастает в явную озлобленность на своего брата.

— Так что же случилось с тем парнем? Он в конечном итоге оставил Ноя в покое?

Он выпускает сухой, невесёлый смешок.

— Я припёр парня к стене в уборной, а затем несколько раз стукнул лицом об раковину, и только потому, что он любил называть Ноя «гомиком». Я подумал, что будет неплохо, если он узнает, как это ощущается на самом деле, поэтому вставил ему в задницу ручку от вантуза, — когда Мэддокс поворачивается, чтобы посмотреть на меня, я встречаюсь с тёмным, угрожающим взглядом, от которого стынет кровь. — Ты хочешь знать, как я себя чувствовал после того, что сделал?

— Расскажи мне, — отвечаю я тихо.

— Невероятно удовлетворённым, — я не нахожу никакого намёка на сожаление на его лице, и не могу объяснить почему, но я больше не встревожена этим. Неожиданно я чувствую, как его рука мягко скользит по внутренней части моего правого бедра, и сердце подскакивает к горлу. Не моргая, смотрю вниз на его по-мужски массивную, татуированную руку, так нежно поднимающуюся к краю моего красновато-розового шрама, и мой первый инстинкт — содрогнуться и отстраниться. — Что-то вроде того, как я представляю, что чувствуешь ты, делая это.

Всё во мне борется, чтобы встать и убежать. Убежать и спрятаться. Убежать и плакать. Убежать и резать.

— Эйли, — его голос опускает меня на землю. Вырывает меня из атмосферы моего плывущего разума и привязывает к его непоколебимой силе. — Ты дрожишь.

Так и есть. Яростная дрожь ног смущает.

— Прости.

— Посмотри на меня, — и мои глаза сразу поднимаются к его лицу. — Ты должна перестать извинятся за то дерьмо, в котором нет твоей вины.

Кивнув, я отвожу взгляд. Если я сейчас открою рот, то уверена, что сделаю одну из двух вещей: заплачу навзрыд или выложу все свои секреты. Ничто из вышеуказанного не должно произойти. Я ещё не готова оттолкнуть его всем своим багажом. Тишина, которая возникает между нами, вибрирует от слов, которые я не могу произнести. И мы молчим так в течение нескольких минут.

— Посмотри наверх.

Моё тело было создано для того, чтобы следовать его указаниям. Не могу ничего с собой поделать. Поднимая взгляд, я обнаруживаю полуночное небо, усеянное крапинками сверкающих звёзд. Их так много там, что мои глаза мечутся из стороны в сторону, стремясь разглядеть их все. Без вмешательства дневного света, они сверкают непривычно ярко, простираясь так далеко и широко, насколько позволяет взгляд.

— Это захватывает дух, — я смотрю на него. — Как ты нашёл это место?

— У меня свои методы, — на его легкомысленный ответ, я снова возвращаю взгляд к небу. Боковым взглядом замечаю, как он откидывается назад, складывая руки и заводя их за голову.

Я вздыхаю.

— Я бы хотела свои вещи для нашего проекта и камеру. Это был бы отличный кадр.

— Не то чтобы мы не могли вернуться.

— Мы? — я не могу скрыть счастья. — То есть, ты делаешь проект со мной? Я думала, ты сказал, что это пустая трата времени?

Он достаёт свой телефон и держит его перед собой, так что не отвечает сразу, потому что отвлечён бешеным набором сообщения на телефоне. Это нелогично, что мне приходится ревновать к телефону, и ещё более абсурдно для меня вообще ревновать к тому, кто украл его внимание. Глядя вверх на звёзды, трудно найти какую-либо красоту там, когда мои мысли настолько поглощены уродливыми чувствами. Молча, я пытаюсь урезонить ненужный беспорядок в своей голове, и замечаю, что Мэддокс встал на ноги, только когда чувствую тяжесть его руки на своём плече. Он убирает руку и протягивает её мне, чтобы я взялась за неё. Одним быстрым движением он поднимает меня на ноги.

— Ты до сих пор мне не надоела, — он тянет прядь моих волос и бездумно играет с ней между пальцами. — Поэтому я предполагаю, что сейчас ты стоишь моего времени.

Он горячий и холодный. И я не должна находить его высокомерие таким сексуальным. Не должна слепо следовать каждому его слову. Не должна быть собачкой у его ног, ожидающей крохотной частички его внимания. Не должна хотеть иметь с ним что-либо. И, тем не менее, вот она я, упиваюсь его вниманием, и молча, выжидая, чертовски сильно желаю получить возможность вкусить хотя бы толику его греха.