Франсетт Фел - Израненный (ЛП)

— Мне нравится только один парень с татуировками.

Не могу ничего поделать собой, когда тянусь и вытираю с её щеки падающую слезу.

— Значит, не сдерживайся.

Она отворачивается с маленькой, грустной улыбкой.

— Ты спросил меня однажды, почему я хожу на терапию. И думаю, ты уже понял, что это из-за того, что я себя режу. Я, эм… Я режу себя, потому что чувствую себя грязной большую часть времени. Настолько грязной, что если бы я могла отбелить себя изнутри, я бы это сделала. Иногда этой грязи становится слишком много, и это настолько омерзительно, что мне нужно хотя бы ненадолго почувствовать себя чище. Рейчел и Тим удочерили меня, когда мне было девять. Они были очень хорошей парой, поэтому я думала, что нашла хорошую семью, которая может любить и заботиться обо мне. И сначала всё выглядело именно так. Они и вправду обожали меня. Особенно Тим. — Эйли так и не поворачивает голову, но я слышу её всхлипывания, пока она старается не заплакать. — Он много работал, поэтому, когда был дома, сидел со мной сам. Я ничего и не заподозрила, когда он попросил меня оставлять дверь открытой, пока я в душе. Или после того, как я ложилась спать, он приходил в мою комнату, запирал дверь и просто сидел у моей кровати. Первый раз, когда он прикоснулся ко мне, я уже почти заснула, но почувствовала его руку у себя между ног... — она давится всхлипом. Я делаю ещё одну попытку прикоснуться к ней, но она отмахивается от меня. — Не надо… — Эйли вздрагивает и смотрит на меня глазами, полными слёз и отчаянья. — Пожалуйста, не делай этого. Если ты прикоснёшься ко мне сейчас, я не закончу. Ты должен узнать обо мне, Мэддокс. Ты должен узнать насколько я херовая. Ты заслуживаешь этого, — прежде, чем продолжить, она проводит дрожащей рукой по своим волосам, вероятно, теперь ещё беспокоясь о ругани. Она может говорить «херовая» по двадцать раз в день, и мне будет всё равно.

— Он заставил меня думать, что это нормально. Я не боролась с ним и не кричала. Просто позволяла делать это со мной. Он сказал, что это наш маленький секрет. Только между мной и им. Он говорил мне, что если я когда-нибудь расскажу о нём, то они снова отправят меня в приют. Вернут меня, словно я какой-то щенок, который больше не нужен. Каждый раз, когда он шептал эту угрозу мне, я говорила себе, что обеспечиваю себе место в этом доме. Я думала, что если буду позволять делать это со мной, то, возможно, он в конце концов увидит во мне свою дочь. Это случилось намного позже. Когда Рейчел не было дома. Мы никогда не занимались сексом. Он просто ко мне прикасался. А затем однажды ночью, когда мне было шестнадцать, он решил, что хочет большего. Он был пьян, помню, как кричала, и тогда прибежала Рейчел. Он сказал ей, что это просто случайность, и что он просто по ошибке зашёл не в ту комнату. Она поверила ему. Поверила каждому его лживому слову. Мы никогда не говорили о той ночи после. Даже когда я вскрыла вены, и они отвезли меня в больницу. Никто ничего не сказал. Никто ни черта не сказал.

*****

Эйли

Какого чёрта я делаю? Это на самом деле происходит? Я захватываю небольшой кусочек кожи между большим и указательным пальцем и сильно щипаю. Укол боли говорит мне насколько всё это реально. Но я до сих пор сбита с толку тем, как мы перешли с момента самой чистейшей формы экстаза, который только могут испытывать два человека, к тому, что я не могу остановить поток слов из своего рта. Это моя личная форма саботажа? Раскрыть ему самые мерзкие подробности о себе, позволив понять, насколько на самом деле я отвратительна внутри, чтобы он сбежал, пока мои демоны не оттолкнут его? Я оказываюсь на ногах так быстро, как только могу. Смущаясь своей наготы, начинаю искать одежду и нахожу её в нескольких футах от кровати. Хватаю трусики и рубашку и поспешно надеваю их, совершено забывая о лифчике.

Всё во мне кричит отступить. Я рассказала слишком много. Рассказала слишком чертовски много тому единственному человеку, которому никогда не намеривалась показывать, насколько уродлива моя душа. Мне нужно уходить. Нужно убираться отсюда. Чем быстрее я убегу, тем быстрее доберусь до лезвия и…

— Эйли, — Мэддокс не даёт мне выйти, и когда я пытаюсь обойти его, он двигается вместе со мной. Когда он протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне, я отталкиваю её.

— Мне нужно идти, — Боже, мой голос звучит так странно. Я не контролирую свои эмоции прямо сейчас и чем больше стараюсь сохранять спокойствие, быть уравновешенной, тем острее ощущаю, как рушится моё самообладание. Если он не позволит мне уйти, я взорвусь, и не уверена, что когда-нибудь остановлюсь.

Предполагаю, что им движет решимость, его собственное чувство контроля гораздо сильнее, чем моё, и он приближается ко мне, заставляя меня сделать шаг назад, только чтобы избежать его прикосновения.

— Отпусти меня.

Он качает тёмной головой, пронзая меня пристальным взглядом.

— Этого не произойдёт.

— Мэддокс.

— Эйли.

В момент, когда он заключает меня в объятия, используя силу, чтобы подчинить себе, но не причинить боль, я борюсь с ним, словно он мой враг. Я не сильная девушка, и я никогда не ощущала потребности или порыва к такому насилию. Но с Мэддоксом я впадаю в ярость. Я царапаюсь, брыкаюсь и бью его, пока мы не оказываемся на полу. Я использую все части тела, стараясь причинить ему боль, и даже кусаю за руки. Это не порезы. Эти эмоции не от печали, они из-за чего-то намного худшего, более уродливого. Оно полностью превосходит печаль и позволяет мне окунуться в чистейший, неукротимый, яростный гнев. И я растворяюсь в борьбе, словно чувствую себя в своей тарелке. Я сражаюсь со своими демонами. Борюсь с воспоминаниями, которые преследовали меня. Борюсь с тем, что со мной сделали. Я бьюсь и пинаюсь, стараясь вырваться из чёрной смолы, наполняющей мою душу, которая вечно пытается утащить меня на дно. И, несмотря на это Мэддокс держит меня, принимая на себя всю мою злость с абсолютным спокойствием перед лицом моей жестокости, — он убежище в буре моей ярости. И только когда силы полностью покидают меня, дыхание становится неровным, сердце бешено скачет, кожу покалывает из-за пота, появившегося на моей коже, я наконец-то падаю в его объятия. Мэддокс не заслуживает этого. Это не он причиняет мне боль. Но он здесь, чтобы поймать меня. За первым всхлипом следует второй, затем третий, и достаточно скоро они поглощают меня, и я сбиваюсь со счёта. Задыхаясь от нехватки воздуха, я цепляюсь за него.

— Шшш.

В конечном итоге я лежу под ним на полу. Он гладит меня по влажным волосам и целует в лоб. Целует мои заплаканные щёки, нос и губы. Моё тело сотрясается из-за бурных рыданий, которые вырываются из самых глубин моей тёмной души, но он впитывает их. Захватив мой рот, он поглощает мой позор, мою вину, и то, что осталось от гнева, который он так хорошо познал. В этом поцелуе я ощущаю его душу, и это пробуждает во мне гораздо более серьёзный голод, чем простой секс.