Ольга Лексевна - Галерея чувств (СИ)

— Я… - в замешательстве я смотрю на Лену, которая стоит, поджав губы, и ждет, что я отвечу. Я не знаю, надеялась ли она, что я опровергну его слова. Или она уже тогда была готова принять сторону Стаса. — Прости Лен.

Теперь скрывать все бесполезно. Правда, какой бы уродливой она не была, все равно вылезет наружу, даже если ее скрываешь изо всех сил. А я устала скрывать, потому что эта ложь слишком давно висит у меня на шее.

— Хочешь сказать, — плечи Лены как-то сразу поникли, и она сама как-то вся словно осела, точно весь тот груз, что я держала в себе, теперь переместился на нее. — Ты хочешь сказать, что ты влюблена в моего парня? — последние слова из едва различимого шепота переходят на визгливый крик.

— Я думала, что это так. Но пожалуйста, выслушай меня!

— Ты говорила ему, что любишь его? — прорычала Лена, теперь она уже не казалась мне поникшей, все в ее позе говорило, что она готова наброситься на меня с кулаками. Я незаметно кивнула, судорожно пытаясь найти выход из всего того, во что сама вляпалась. Как ей объяснить, что все это было ошибкой, как ей объяснить, что Стас всего лишь играл со мной, с нами обеими?

— Скажи мне, — она медленно двинулась ко мне, и внутри у меня все сжалось от страха. То, с каким призрением она сейчас смотрела на меня, было непереносимо тяжело, и я усилием воли старалась не отводить взгляд, чтобы меня не задавило окончательно теми эмоциями, что переполняли меня, — ты его целовала?

— Малышка, чего она только не делала, — сокрушенно вставил свое слово Стас. И звонкая оплеуха обрушилась на мое лицо.

— Дрянь! — мои глаза наполнили новые слезы, и все, что я увидела, это то, как Лена пулей вылетела из комнаты. Я бросилась за ней. Оказавшись на улице, окликнула ее, сама не понимая, зачем это делаю. Мне тогда нужно было дать ей уйти, дать ей возможность хоть немного остыть, возможно, тогда еще был бы шанс поговорить обо всем спокойно. Я и не надеялась, что она обернётся или даже хотя бы замедлит шаг, но она меня удивила. Лена резко развернулась и, быстрым шагом подойдя ко мне почти вплотную, со всей ненавистью прокричала слова, которые услышали, наверное, даже Сашкины соседи:

— Никогда бы не подумала, что моя подруга окажется такой потаскухой! Ты шлюха! Ты сама во всем виновата! — выплюнув эти слова на прощание, она развернулась и ушла. А я осталась стоять, в самом центре зависшей вокруг тишины. Кто-то даже выключил музыку, заинтригованный разразившимся скандалом. Все смотрели на меня и просто молчали. Я нервно огляделась по сторонам и заметила столько противоречивых взглядов вокруг. Кто-то смотрел сочувственно, кто-то с презрением, у кого-то на лице был написан шок. Я резко развернулась к дому и чуть было не столкнулась в дверном проеме с Сашкой.

— Позвони моему отцу пусть приедет за мной! — крикнула я ему.

— Но я не знаю его номер! — отозвался мне вслед растерянный Сашка. Но я ничего ему не ответила, а быстро бросилась наверх и заперлась в ванной, которая, к счастью, была не занята.

Первым делом, оказавшись в ванной комнате, в которой всего несколько дней назад меня зажимал Стас, пока в это самое время моя бывшая лучшая подруга отдыхала на диване, я включила сильный напор воды и резкими движениями стала тереть лицо. Я не пыталась стереть макияж, я хотела смыть всю грязь, которая, как мне тогда казалось, налипла на него. Я терла щеки, губы и глаза до тех пор, пока у меня не устали руки. Затем обессиленная я опустилась на пол и уткнулась лицом в колени. Я не плакала, хотя может и должна была реветь навзрыд после всего, что случилось, но слез не было. Зато меня здорово потряхивало. В горле образовался колючий комок, который никак не хотел покидать его. Сколько времени я так просидела? Наверное, долго, время от времени в ванную кто-то стучал и звал меня, но я никак не реагировала. Я просто хотела, чтобы меня оставили в покое. Мне было плевать, что я заняла единственную ванную комнату в доме, и что возможно кто-то уже начал за меня беспокоиться. Да и беспокоился ли на самом деле? Я сидела словно в оцепенении, до тех пор, пока не услышала за дверью голос отца:

— Оксана! Оксана, ты там? — знакомый и родной голос, вывел меня ненадолго из моего ступора, и я, наконец, немного зашевелилась и почувствовала, как сильно затекли мои ноги. Не сразу поняв, как отец оказался здесь, я смутно стала припоминать, что сама попросила Сашку позвонить ему. Я чертыхнулась, разозлившись на саму себя, и вот тут из глаз потекли соленые слезы. Меня точно прорвало, я сдерживала всхлипы, как могла, боясь, что меня услышит папа. Не стоило звать его, хотя сама я так отчаянно желала уткнуться в его сильное плечо и выплакать все, что горело внутри. Да, я хотела, чтобы меня пожалели и погладили по голове как маленькую девочку, хотела услышать добрые и ласковые слова утешения. Но это было большой и глупой ошибкой. Все чего мне хотелось на самом деле это перестать чувствовать себя дрянью. Я похлопала ресницами пытаясь смахнуть с них слезы, и вот тогда я и заметила бритву, которая невинно лежала на краю ванной. И я задумалась, как легко можно сейчас со всем этим покончить. Взяв в руки синий станок, я плотно сжала его в руке, стараясь не отвлекаться на обеспокоенный голос отца снаружи. До какого отчаяния нужно довести человека, чтобы он захотел покончить с собой? Сколько раз нужно ударить по запястью лезвием, чтобы добраться до тоненьких голубоватых вен, вспороть их и оросить вокруг все кровью? Я содрогнулась от такой неприятной картинки, представшей перед моими глазами, и подумала, как это должно быть больно и страшно. Но эти несколько движений, пусть и таких болезненных, могут помочь всему закончиться. Навсегда. Я повертела бритву в руке, рассматривая острое лезвие, и еще крепче сжала его. Нет, такой вариант не для меня — слишком глупо и бессмысленно…

Отец все еще стучал по двери, умоляя меня отозваться. Он стучал так сильно, что казалось, еще чуть — чуть и вышибет дверь. Я с трудом поднялась на ноги и все же сумела открыть ему. Первое, что я увидела, это обеспокоенный его взгляд, которым он быстро осмотрел меня всю с ног до головы, пытаясь удостовериться, что со мной все в порядке. Но когда он увидел бритву, все ещё плотно зажатую в руке, то на лице его отразилась новая порция ужаса. Он аккуратно, очень осторожно потянулся к этой самой руке и с тихим шепотом, так, словно боялся напугать раненое животное, попытался забрать ее у меня.

— Оксана, доченька, отдай это мне, — а я даже не думала сопротивляться, стояла с видом полного безразличия, и отец без труда разжал мою ладонь и отшвырнул бритву прочь. И тут же крепко меня обнял, прижимая к себе так сильно, что мне стало трудно дышать.

Он забрал меня к себе домой, бережно усадив на переднее сиденье, так тихо и в полном молчании, словно боялся сказать мне лишнее слово. Я смутно помню лица друзей, обеспокоенно смотрящих на нас, перешептывающихся между собой. Тогда мне было плевать, что они обо мне думали. Но мне было уже не наплевать, когда, уже появившись в институте, случайно подслушала разговор своих однокурсников: