Таррин Фишер - Вор (ЛП)

Я посмотрел на бэйджик на его рубашке.

— Мигель, — голос звучал грубо даже для меня самого. Мигель поднял брови, пока наблюдал, как я борюсь с предложением. — Когда она... как давно?

— Этот номер пустует 24 часа,— ответил он, указывая на помещение за своей спиной. — У нас есть лист ожидания, чтобы успеть подготовить номера для следующих клиентов.

Двадцать четыре часа? Куда она отправилась? Что - то спугнуло её ?

Провожу рукой по волосам. Я оставил её всего на два дня, чтобы уладить свои дела. Танцевал с ней на парковке, прежде чем ушел. Она пыталась рассказать мне правду, но я остановил её. Узнав про амнезию, она обдумала каждую возможную причину, чтобы сбежать от меня. Я планировал запереться в её квартире, заниматься с ней любовью снова и снова и заставить поверить, что мы сможем быть вместе. Но сначала мне нужно было кое с чем разобраться.

Я оставил Оливию и поехал к дому Лии. Когда она открыла дверь, я уже знал, что слез не избежать. Мне понадобилось тридцать минут, чтобы разбить ей сердце. И мне тоже было больно. Она не заслужила того, чтобы с ней так поступили. Я сказал, что встретил кое-кого. Она не спросила кого, хотя, думаю, ей это было известно, когда неделю назад она начала следить за квартирой Оливии. Прежде, чем уйти, я поцеловал ее в лоб. Но не стал рассказывать про амнезию. Не хотел ранить ее еще больше.

Потом поехал к себе. Стоя под душем, я вспоминал нашу совместно проведенную неделю. Думал об апельсиновой роще, о том, какова она на вкус, о её коже, подобной холодному атласу. А вспомнив момент, когда впервые вошел в неё, когда её глаза широко распахнулись, а губы приоткрылись, был вынужден окатить себя холодной водой.

Она отдала мне всё, что скрывала до этого. Она стала другой. Но в то же время осталась прежней. Упрямой, дерзкой... полной лжи.

Раньше я пытался её изменить. Но сейчас она была нужна мне такой, какая есть. Я хотел каждый прекрасный недостаток. Каждую остроумную фразу и холодность, которую лишь я знал, как растопить. Хотел ссор, и придирок, и примирительного секса. Хотел, чтобы каждое утро она просыпалась в моей постели. Чтобы ужасно готовила и поражала меня своим прекрасным, запутанным разумом.

Я отвернулся от всего, во что верил, лишь бы быть с ней. Наплевал на правду. Я так боялся, что она забудет обо мне, что солгал, лишь бы вернуться в ее жизнь. Теперь у меня есть бесчисленное количество объяснений тому, что сделал.

Я посмотрел на Мигеля. Внезапно он стал для меня последним напоминанием о ней.

— Она оставила что-нибудь? Записку... хоть что-то?

Мигель потер шею.

— Нет.

— Она сказала, куда собирается?

Он облизнул зубы.

— Я всего лишь служащий. Они не дают мне обратного адреса, — он огляделся, чтобы убедиться, что мы одни. — Но если она что-то оставила, это, скорее всего, лежит в мусорном мешке, который я могу оставить прямо здесь, пока пойду убирать номер.

Он бросил мешок на пол и посмотрел на меня, прежде чем войти в помещение, а потом закрыл за собой дверь.

Я поднял его, взвешивая в руке. Легкий. Оставила ли она что-то, объясняющее, куда собралась? Может, вернулся Джим и спугнул её? Он рассказал ей? Я присел на колени и вывернул мешок на бетон. Мои руки вспотели, и к ним прилипал мусор, пока я пытался там что-то отыскать. Порванная бумага, разбитое стекло, лепестки... что я искал? Письмо? Оливия никогда бы не написала мне письмо. Это было не в её стиле. В ее стиле было уехать, не оставив послания, бросив меня прямо в огонь. Я завязал мешок. Половина сердца была разбита, другая половина горела от злости. Когда мешок упал на землю, я услышал тихий звон чего-то, ударяющегося о пол. Мои глаза сканировали бетон, отчаянно пытаясь найти что-то, что приведет меня к ней.

И нашел это у моих ног.

Пенни.

Она оставила его для меня или просто так? Я подобрал его, зажав между пальцев. Одна блестящая поверхность стала зеленоватой, медь старела. Это было её прощанием? Я почувствовал злость, даже замешательство. Что я наделал? Апельсиновая роща, поцелуй на парковке, прежде чем уйти. Я был настолько уверен в своих чувствах к ней… и в её чувствах ко мне. Не было ни малейшего шанса, что Оливия отдалась бы мне, если бы была не уверена в нас. Тогда почему? ПОЧЕМУ?

Я пошёл к парковке и поднял кулак с зажатым в нем пенни.

« Выкинь его » , — приказал я себе. Мускулы напряглись.

И не смог сделать этого. Рука опустилась. Я положил пенни в карман и поехал домой.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Настоящее

Она отвозит меня до моей машины, как только начинает всходить солнце. Мы оба не хотели уходить, но боялись, что Берни решит заглянуть в офис в субботу.

— Чуть позже ты впадешь в депрессию,— говорю я ей, когда мы подъезжаем к парковке.— Ты возненавидишь себя и хорошенько проревешься, а затем пойдешь в магазин и купишь мороженого. Не надо.

Она смотрит на меня большими глазами, и я уже вижу, как начинает закрадываться вина.

— Я не знаю, чего хочу,— признается она.— Но это было неправильно и несправедливо по отношению к Ною.

— Он бросил тебя.

— Да.

— Потому что ты хотела ребенка, а он нет.

— Да,— повторяет она.

— А до того, как уйти, он часто был рядом?

Долгое время она молчит.

— В его понимании таким был брак. Ты была дома, когда это было удобно для него, но он никогда не был там для тебя.

— Прекрати.

Я хватаю её за запястье и сжимаю.

— Почему он не вернулся, когда Добсон сбежал из тюрьмы?

— Он сказал, что они поймают его. Сказал ждать и довериться полиции.

— Именно. Он должен был защищать тебя. Это его работа. Он должен был сесть на самолет, как только узнал об этом.

— Это несправедливо, — отвечает она, покачивая головой. — Он знает, что я сильная. И могу позаботиться о себе.

Я почти рычу от отвращения. Это грустно.

— Послушай меня, — говорю я, поворачивая её лицо ко мне, — я понимаю, что ты не знаешь этого, потому что твой отец был бесполезным дерьмом и никогда не показывал, что за тебя нужно бороться. Но ты достойна лучшего, и любой мужчина в твоей жизни должен бросить всё, чтобы защитить тебя. Не нужно показывать свою силу, потому что тогда никто не останется с тобой. Твой отец не смог объяснить тебе этого. Ной не смог. Я не повторю их ошибок.

Целую её в лоб, а по её щеке катится одинокая слеза.

— Раунд за раундом мы движемся, Оливия. Это касается тебя и меня, а не тебя и Ноя. Всего несколько недель. Проведи время со мной. Никаких решений, пока не найдешь справедливого.

— Справедливое решение — то, когда делаешь все правильно…

Я перебиваю её.

— Для тебя. Да, то, что правильно для тебя. Дай мне время, чтобы я показал тебе.

Она открывает рот, чтобы снова стрельнуть в меня ядом.