Ольга Михайлова - Святой в миру (СИ)

- Но он этих слов не произнёс?

-...Нет. Этих не произнёс... - лицо Коркорана было, однако, мечтательно и странно нежно. Он тихо вздохнул. - Вместо этого - я здесь. С влюблёнными педерастами, с вздорными дурочками, с братом, ненавидящим меня до дрожи и завидующим мне, с гильденстернами и розенкранцами... "Sie haben mich gequalet, geargert blau und blaß, die Einen mit ihrer Liebe, die Andern mit ihrem Haß..." - вяло пробормотал он строчку из немецкого поэта. - Я давно сформирован и различаю в себе зов Божий и искушения дьявольские. Меня влечёт туда не искус, но призвание, Доран.

- Но, стало быть, всё же католицизм?

- Христос, Доран, Христос. Он находит вас там, где это угодно Ему, а не там, где это удобно вам. Этот мир отвернулся от Христа, и к теперь к Христу придёшь, только отвернувшись от мира.

- Помилуйте, похоронить себя в Богом забытом итальянском селении! С такой внешностью, одарённостью и состоянием?

-Да поймите же, Доран, во-первых, похоронить себя в лондонских клубах и в семейке ничуть не лучше, а, во-вторых, мне нельзя здесь оставаться. Подобные мне опасны на людских путях. Разве вы ещё этого не поняли?

- Мистер Кэмпбелл и мистер Морган говорили о чем-то подобном. Но Нортоны опасны сами для себя.

- Рад, что вы начитаете это понимать. Но я - воистину дурной искус для весьма многих.

- И ваше решение твёрдо? Монашество?

Коркоран вздохнул.

- Нет. Это путь, с которого нет возврата. Я чувствую себя любимым Господом. Господь со мной. Но и сейчас бывают дни страшной богооставленности, ужасных сомнений, искушений запредельных. Что будет там? Глупо думать, там - покой духа. Это бой с дьяволом, а готов ли я? Вы же видите, я не тороплюсь, не делаю нелепых жестов, невозвратных движений. Это не минутный порыв: оно зреет во мне уже годы, я чувствую призвание к одиночеству и, кажется, посвящён Господу. Но страх... Гаэтано говорил, что уходит каждый второй. Уйти я уже не смогу, но боюсь остаться в монашестве, дабы не нарушить обеты, при этом кляня судьбу. При надрыве - смогу ли я переломить себя? Ошибка может иметь для такого, как я, роковые последствия, дав обеты, а затем поняв, что монашество мне не по силам, я всю оставшуюся жизнь буду чувствовать себя искалеченным. Гаэтано убедился, что это его призвание, только после долгого искуса, постриг был не началом его монашеского пути, а итогом семилетнего испытания. Он говорил, что был холоден и мало думал о женщинах в миру, но в монастыре от напряжения плоти год едва не бился головой о стены, что ни в грош не ставил свои знаки власти в этом мире, но за стенами монастыря его настигли горестные сожаления о них, искусы были тягостны и суровы. Монашество - удел избранных. Но избран ли я? Как не переоценить себя? Я боюсь, Доран.

Доран молчал.

-Но... здесь, - Коркоран уставился в землю, - не знаю, как объяснить. Такие, как я, не нужны здесь, в этом мире. Мы - иные.

Чедвик говорил, что я его усиливал. Хотелось бы верить. Но слишком многих я... я не люблю мистических аналогий... Но из некоторых людей я словно вытягиваю душу, выматываю их и изнуряю. Говорю же вам, я опасен на людских путях. Меня называли вампиром. Это чушь - мне не нужна чужая гнилая кровь, но вокруг меня много трагедий. Ведь Чедвики - редки, а Нортоны - общее правило. - Коркоран вздохнул. - При этом я сам порой не знаю, куда девать себя. В Риме и Болонье в научных кругах говорят о служении людям. Вздор. Наука может лишь поднять уровень комфорта задницы человечества, она позволит доехать из Рима в Лондон втрое быстрее, чем ныне, даст возможность продлить человеческое бытие, - но она никогда не сделает из мистера Кэмпбелла приличного человека, не излечит братца от жадности, не одарит мистера Нортона самоуважением и не прибавит ума мисс Морган. В итоге бесчисленные подлецы, педерасты, пустые, корыстные ничтожества и дурочки будут, как одержимые, носиться по свету, жить в комфорте и уюте, заботясь о продлении своей никчёмный жизни. Служение людям... Нетрудно любить Христа, отдавшего за тебя свою жизнь. Но как любить во имя Его тех, кто порочит имя Божье одним своим смрадным присутствием в этом мире? Это для меня неразрешимая апория, Доран, - он горько усмехнулся. - И все же туда, в Пьемонт, я стремлюсь не от мерзости мира, Доран, ибо я сильнее мерзости мира, но к Господу... Там я видел свет, какого нет нигде в мире. Я думаю о долгом послушании в миру, работе вместе с Гаэтано, работе в Болонье, и может, к сорока годам...

Доран вздохнул. Коркоран, что и говорить, на свой счёт не заблуждался. Но Доран не хотел расставаться с этим человеком, тоже усиливавшим его, хотя не мог не понять его правоту.

...Как-то они направились на рыбалку. Доран признал, что мистер Коркоран - удачлив. Пятифунтового голавля он, правда, в ручье не выловил, но клевало у него непрестанно, и садок его быстро наполнился. Воспользовавшись его добродушным настроением, Доран поинтересовался:

-Вы сказали, что хотели избавиться от мисс Нортон вовсе не потому, что она была навязчива. Так почему же? Почему вы вообще хотели все рассказать и - обречь её на неприятности?

Мистер Коркоран опустил удочку и задумался, глядя на приречные камыши.

-Постарайтесь понять меня, Патрик. Вы пеклись в этой истории о том, чтобы избавить от неприятностей девушку. Девушку, которая, нисколько не колеблясь, без стыда забирается в спальню джентльмена среди ночи. Девушку, которая вероломно и низко поливает грязью свою ближайшую подругу, рассказывая самое дурное, что знает о ней. Девушку, готовую похоронить родного брата при трёх дорогах, и вообще - выбросить его тело псам, лишь бы добиться вожделенной цели - заполучить в мужья богатого и красивого джентльмена. Вам не кажется, Патрик, что эта девица нуждалась в ... некотором вразумлении? В очищении её столь рано искажённой и сильно перекошенной души? Скандал привёл бы к тому, что от неё начали бы шарахаться в обществе - ни одна разумная мать не позволила бы сыну жениться на подобной особе - сестре самоубийцы и содомита. Это заставило бы её задуматься - что стоит порядочность? Что есть честь? Может быть, она опомнилась бы. Одиночество вразумляет. Если же и это не заставило бы её поумнеть и образумиться - значит, порча разъела эту душу окончательно. Но вы пошли по пути легчайшему и грешному - всё покрыли. В Лондон уехало ничтожное, пустое, развратное, подлое и озлобленное существо. Вы милосердны, Патрик, но вы увеличили количество зла в мире, - он грустно взглянул на мистера Дорана. - Я не осуждаю - просто констатирую.

Доран был подлинно поражён.

-Помилуйте, Коркоран! Эта девочка, почти ребёнок...

Коркоран окинул его долгим взглядом, в котором читались дружелюбие, жалость и насмешка.

-Это вы почти ребёнок, Доран, несмотря на зрелые годы и здравомыслие. Я видел её глаза, когда она стояла у моей постели. Это были глаза Мессалины. Проходя мимо неё, я опускал очи, как семинарист, идущий мимо ночного заведения. И это притом, что застенчивостью не отличаюсь.