Тиффани Райз - Пуансеттия (ЛП)

- Вы единственная знакомая мне мадам, которая говорит о своих работницах как о детях. Это немного нервирует.

- И еще я единственная знакомая тебе мадам. К тому же мне нравится нервировать людей. Я этим зарабатываю. Нервирую, раздеваю, лишаю мужественности...

- Я заметил.

- Ты сегодня пришел для высвобождения? Если так, мы можем позвонить Катерине. Она дома с братом и живет недалеко.

- Я пришел, потому что сейчас Рождество. И чтобы поесть. Но по большей части из-за Рождества.

- Ты знал, что я буду одна?

- Я знал, что я буду один.

Она прищурилась. - Не играй со мной, - ответила она. Ей не нравилось, когда Маркус добровольно проявлял уязвимость. Она не доверяла этому. Это игра, и она здесь была главной, не он.

- Мне нравится играть с людьми, - сказал он. – Это то, что я делаю.

- Не заставляй меня тебя жалеть. Я отказываюсь тебя жалеть.

- Тогда зачем вы меня пригласили?

- Потому что ты красивый и редкий, а я люблю смотреть на красивые и редкие вещи. И как видишь... - она махнула рукой на комнату, на карточный столик Сеймура восемнадцатого века, на картину Ван Дейка над камином, на бесценные нефритовые чаши Цяньлунь, стоящие на краю стола. – И, конечно же, это. - Она погладила один ярко-красный лист пуансеттии. - Мое единственное рождественское украшение. Я говорю детям, что не праздную Рождество, и они оставляют меня одну в доме на целых два дня.

- Хотите, чтобы я оставил вас одну?

- Нет. Хочу, чтобы ты остался, - ответила она. - Хотя и не знаю почему. Ты совершенно несимпатичен.

- Вы же сказали, я симпатичный.

- Нет, я сказала ты красивый. И у меня есть рождественский подарок для тебя, так что хорошо, что ты пришел.

- Правда? Почему? - Не «какой». Он не хотел спрашивать о подарке. Он спросил почему. Он не доверял ей так же, как и она ему.

- Не знаю, - ответила она. – Как-то давно ты упомянул, чего хочешь, и я решила подарить это тебе. Конечно же, ты не захочешь, чтобы я дарила это тебе, когда получишь его. Если получишь. Мышши, как ты думаешь, как мне поступить?

Мышши ответил лишь шумным мурлыканьем. Этот распутный кот перевернулся на спину и предложил Маркусу почесать свое мягкое брюшко, чего с ней Мышши никогда не делал. Она вернет все его рождественские сардины в магазин.

- За всю свою жизнь я получил лишь несколько подарков на Рождество, - ответил Маркус, запуская пальцы в мех Мышши. - Меня отправили в школу в Англии, и я проводил там праздники с довольно далекими родственниками. Далекими во всех смыслах этого слова. Я был простым нахлебником. Моя мать в прошлом году подарила мне подарок на Рождество, и я не знал, как отблагодарить ее.

- И что же подарила твоя мать?

- Прекрасную клинковую бритву ручной работы, которая принадлежала моему дедушке.

- Твоя мать подарила тебе опасную бритву? Как уместно. Учитывая все обстоятельства.

- Я использую ее лишь для бритья.

- Ты достаточно взрослый, чтобы бриться?

Маркус посмотрел на нее. Снова этот взгляд. Она любила его.

- Что насчет вас? Каким было для вас Рождество, когда вы были ребенком? - спросил он.

- Тоже без подарков, - ответила она. - Рождество было лишь походом на службу. Мама отводила меня в церковь в Сочельник и Рождество, если не работала. Мой отец был цыганом, и они не были женаты. Мама была изгоем для своей семьи. Ей пришлось переехать в другой город, чтобы избежать скандала, и мы были крайне бедны. У нас не было денег на подарки, не было денег на роскошные праздничные обеды - только церковь.

- У вашей семьи было оправдание - бедность. У моей нет. Кроме бедности души, может быть. Иногда я переживаю, что унаследовал эту бедность, - сказал он.

Магдалена подошла, села на подлокотник и повернулась к Маркусу лицом.

- Бамби, милый, я скажу тебе кое-что, и ты должен поверить, что это правда. - Она заправила локон его золотистых волос за ухо.

- Да? - спросил он.

- Да.

Он долго на нее смотрел, прежде чем рассмеяться. Полтора года назад он бы не так хорошо пережил такое откровенное оскорбление.

- Вы та еще сука. - Он произнес это как комплимент, и она так и восприняла его.

- Именно, - ответила она. - Тебе нужно было, чтобы твой духовник сказал тебе принести мне рождественский подарок, иначе тебе бы и в голову не пришло подарить что-то женщине, которая приютила тебя. Не так ли? Для меня это очень похоже на бедность души.

- Вы приютили меня только потому, что считаете меня привлекательным.

- Нет, я приютила тебя по той же причине, что и Мышшелини, - мне нужна была помощь, чтобы вывести грызунов. Священничек - хороший телохранитель.

Он откинул голову и просто смотрел на нее.

- Я принес вам рождественское растение. Хоть на минуту вы можете быть милой со мной?

- Я могу быть милой с тобой... - она взглянула на напольные часы у противоположной стены. - Пятнадцать секунд. Начинаю сейчас. Бамби, я, правда, считаю тебя очень привлекательным, несмотря на то, что ты холодный, отстраненный и погруженный в себя, беспечный, сноб, безумно наглый и...

- Ваши пятнадцать секунд почти истекли.

- Но внутри тебя есть искра, столь же прекрасная, как и ты сам. И раз я вижу эту искру, то считаю своим долгом разжечь ее и превратить в дикий огонь.

Магдалена наклонилась вперед, сжала губы и подула, целясь в ямку на его горле. Он закрыл глаза и откинул голову назад, обнажая перед ней свою шею. Она хотела укусить ее, жестко, впиться зубами в него до крови. У нее было больше одного любовника, который обвинял ее в вампиризме, возможно, она им и была. Но у нее не было желания пить кровь. Нет, она хотела пить боль, и Маркус... ее Маркус, его боль была самого прекрасного сорта. Старая боль, хорошо вызревшая, приправленная сексом, предательством и садизмом - ее любимые ароматы.

- Я должна была просить о твоем теле на Рождество, - сказала она.

- Этого не произойдет, - ответил он.

- Почему нет? - надулась она. Он ненавидел, когда она дулась.

- У меня веская причина, - ответил он. - И не та, о которой вы думаете.

- О том, что ты трус, который боится собственной сексуальности?

- Нет. И я не боюсь вашей.

Кровь Магдалены остыла на несколько градусов.

- Что ты имеешь в виду? - слишком невинно спросила она, слишком небрежно. - Мою сексуальность?

Она перегнулась через его колени, Мышши оказался зажатым между ними.

- Вы самая красивая женщина в Риме. Это кое о чем говорит, - ответил Маркус.

- Ты действительно так считаешь? - она похлопала ресницами, пытаясь его рассмешить. Он не рассмеялся.

- У вас самые густые, самые роскошные черные волосы, которые я когда-либо видел. В ваших глазах беззвездная ночь. Ваши груди великолепны и ваши бедра - это все, о чем мужчина, который любит женщин, может надеяться и мечтать. У вас длинные стройные ноги. Вы одеваетесь как с обложки журнала. Вы пахнете как орхидея в июне - все сочное и спелое, готовое чтобы его сорвали. И вы высокая. Мне нравится насколько вы высокая. У вас изысканно теплая оливковая кожа, как у Кингсли, и к слову, в вас есть нечто похожее на него и это наивысший комплимент, который я могу произнести в чей-то адрес. В вас нет ничего не желанного. Это все, что я скажу по этому поводу.