Скай Уоррен - Заключенный (ЛП)

Мисс Уинслоу.

Я не могу вернуться. Просто не могу.

Я двигаюсь в сторону кабинета консультанта в полнейшем отчаянии. Мне нужно, чтобы она позволила мне отказаться от этого проекта. Один из моих однокурсников делает научный проект, работая с учениками старшей школы; другие работают с ветеранами, медсестрами и просто пожилыми людьми. Несправедливо, что мне приходится заниматься с заключенными. Не тогда, когда из-за этой работы плохие воспоминания вновь всплывают в моей памяти. Не тогда, когда я думаю о том, что принадлежу к чему-то, о чем никому неизвестно.

Никто никогда не узнает.

Я сажусь у кабинета консультанта в Кендрик Холле. Протертые следы тысячи студентов покрывают деревянный пол, стены по-прежнему из мягкого красного дерева нетронутые годами, за исключением нескольких трещин, где люди оставили свои инициалы и даты. Это здание, как древний дуб, мы можем оставлять на нем свои следы, но оно как было здесь задолго до нас, так и останется еще на долгое время. Я закрываю глаза, мне через многое пришлось пройти, чтобы попасть сюда. Я добивалась этого два года, и вот сейчас я второкурсница. Я не могу позволить этому проекту остановить меня. Моя жизнь наполнена сплошной тьмой, которая угрожает захватить меня, но я не дам этому случиться.

Дверь открывается, и я встаю. Женщина, которая встречает меня, по гламурному красива: губки бантиком, макияж такой, что мне при всем желании не повторить, волосы светлые, практически серые, собраны в пучок на затылке.

— Эбигейл, — говорит она, — пожалуйста, входи.

— Необязательно было выходить, чтобы позвать меня, — как всегда она игнорирует нотки волнения в моем голосе. Для нее вежливость имеет большое значение, как и для меня. Иногда мне кажется, что это единственная разница между мирами: откуда я пришла и где нахожусь сейчас.

Она легкой походкой пересекает захламленный кабинет. Было бы трудно поверить в то, что она слепая, хоть мне это известно. Ей помогает то, что она проработала в одном и том же университете, в одном и том же кабинете, уже двадцать лет. Она пригласила меня в свой кабинет после моего первого дня занятий в ее классе, за такой особый интерес ко мне я была признательна ровно до того момента, как узнала о своем проекте. Тюрьма? О, нет.

— Итак, — начинает она, садясь в свое кресло, — успела ли ты свести их с ума своим красноречием и уравновешенностью, как меня?

— Да, нет, что вы, — неуверенно смеюсь. Я ненавижу саму мысль, что могу разочаровать ее. Ведь так мало людей, кто на самом деле заботится обо мне. И еще сильнее ненавижу думать о тюрьме, там все гораздо хуже. — Это не работает. Может, есть способ поменять проект? Тюрьма слишком темное место.

Так же как и я сама, но не могу ей этого сказать.

— Еще больше оснований вести там занятия, Эбигейл, — говорит она с легким порицанием. — Что на самом деле тебя беспокоит?

Она не позволит мне выйти из проекта, это я уже точно могу сказать. Паника кипит во мне и выходит словами, переполненными отчаянием.

— Я не могу быть полезной в этом месте. Я трачу впустую финансы проекта и ресурсы тюрьмы. Там меня не воспринимают всерьез…

— Тебя будут принимать всерьез, если ты будешь поступать с ними также, — перебивает она. — Если ты будешь относиться к ним, как к людям, они будут вести себя соответственно.

Мысленно я возвращаюсь к тому заключенному в коридоре, который прошептал мое имя. Я думаю, что можно рассказать о нем Эстер, что она на это скажет? Там есть мужчина, из-за которого мое сердце биться быстрее; я чувствую жар и холод одновременно.

— Там небезопасно, — выпаливаю я.

— Ты чувствовала себя в опасности? — Я замечаю волнение на ее лице.

Ох, хотелось бы мне соврать ей…

— Нет, не совсем…

— Охранники с тобой?

— Постоянно, — признаюсь я.

— А мужчины? Они вели себя прилично?

— Более менее. Было несколько комментариев во время занятий. Один сказал, что я, похоже, заблудилась, когда шла в детскую комнату, а другой предложил услуги гида.

На губах Эстер появляется улыбка.

— Им недостает воображения, насколько я помню, — говорит она, и вдруг я вспоминаю, что Эстер не всегда была слепой, и более того, она тоже преподавала в тюрьме, когда училась в колледже, как я. — Может, ты чувствовала, что находишься в зоне физической опасности?

— Нет, — меня пугают не заключенные, а шепот, который говорит, что я, возможно, не отличаюсь от них.

— Тогда в чем ты видишь опасность, Эбигейл?

Я знаю, что она думает, будто я слишком робкая девушка, привыкшая находиться в зоне комфорта между писательством и моей жизнью. Будь более открытой, относись ко всему с охотой. Если что-то тебя не пугает, об этом не стоит писать. Она заставляет исследовать тени внутри меня самой. Эстер ничего не понимает.

— Этот проект не для меня.

— Я знаю, что находиться там, — последняя вещь, которую тебе хотелось бы сделать, но дело не только в тебе. Все те люди пришли в класс, и ты не можешь подвести их вопреки собственным обвинительным суждениям. У тебя есть все, что требуется, чтобы быть прекрасным учителем для них. Я чувствую это в тебе, хоть ты и сама отказываешься.

Я трясу головой, радуясь, что она не видит меня.

— Еще два занятия, — вздыхает она. — Если продержишься еще два и по-прежнему будешь хотеть уйти оттуда, мы поговорим о смене проекта.

— Правда?

Она поджимает губы.

— Спасибо, — говорю я.

— Может казаться, что люди пытаются противостоять тому, что ты делаешь, но на самом деле всем им нужно поделиться своими историями. Некоторые нуждаются в этом, чтобы исцелиться, стать цельными, а ты можешь дать им эту возможность. У тебя есть дар, Эбби. Ты заботишься об историях и людях, а это, как раз именно то, что им нужно.

Я думаю о мужчине из коридора, представить не могу, какую историю он способен мне рассказать.

4 глава

Эбигейл

Я беру последнее эссе и тяжело вздыхаю. Как же хочется ненавидеть это место, больше похожее на тюремную клетку, чем библиотеку, но, должна признать, что эти сочинения были лучшим, что я когда-либо читала прежде. Грубые эмоции на страницах изложены таким образом, словно они совершенно ничего не значат.

Мой отец попал в тюрьму, потому что избивал мою маму. Я состоял в хоре, но он запрещал мне заниматься музыкой, так или иначе там я все равно ничего не добился. А отец ничего не мог поделать с тюрьмой, правда, потом его все равно выпустили за примерное поведение.

Отец Тайка тоже его бил? Что могло превратить безнадежного музыканта в преступника? Я потираю глаза ладонями. Соберись.

Громкий лязг. Они идут. Библиотека небольшая, но, несмотря на это, чтобы обойти ее, им приходится потратить немало времени. До меня доносится шарканье, звон металла пробирает до костей.