Шерил МакИнтаер - Безжалостный

Но я не закончил. Складываю оставшиеся волосы пополам, снова связываю их и продеваю через середину верёвку. Протягиваю конец верёвки через центральный узел и крепко затягиваю, завершая связывание. Крепко связанные волосы оттягивают голову Холланд назад, и она взвизгивает от удивления.

Обычно, я обматываю конец верёвки вокруг своей руки и контролирую все движения, награждая мою партнершу наслаждением или болью, как мне захочется. Вместо этого, я кладу руки ей на грудь и направляя её к изголовью, привязывая конец к поручню. В таком положении, до тех пор, пока она не двигается, верёвка не натягивается. Но если она попытается сменить позу, даже немного, узел завяжется крепче, дергая за волосы.

Я сажусь на ноги, восхищаясь своей работой, а затем наклоняюсь вперёд и захватываю её губы, посасывая и вылизывая путь ко рту. Холланд стонет от предвкушения, что отдаётся вибрацией в горле. Я откланяюсь назад, и не переставая меня разочаровывать, она пытается следовать за мной. Узел делает то, что от него требуется, и туго натягивается, сдерживая её движения. Она морщит тонкие тёмно-рыжие брови от боли и втягивает воздух через зубы.

Пришло время поиграть.

Я сдвигаюсь вниз, обхватываю губами сосок, и то нежно, то жёстко, то снова нежно сосу его. Переключаюсь на другую затвердевшую вершинку и повторяю процесс. Услышав её стон, возвращаюсь обратно и наблюдаю, как она жаждет большего, нуждается в большем, зная, что она ничего не может с этим поделать. Она поднимает руки вверх, пытаясь освободить себя, и я ухмыляюсь. Она не знает, что именно нужно делать, и это только ухудшает её положение.

Она именно там, где я хочу её. По моей милости.

— Пожалуйста, — произносит она, её голос хриплый и надломленный.

Боже, я люблю, когда они умоляют.

Я раскатываю презерватив, ощущая на себе всё это время обжигающий взгляд Холланд. Когда всё на месте, я тяну её за ноги, сдвигая вперед достаточно, чтобы можно было протолкнуться в неё. Естественно, узел на её волосах затягивается, но она не сопротивляется. Она хнычет, потом стонет и, наконец, издает звук, похожий на мурлыканье котёнка. Это самый горячий звук, который я слышал за всю свою жизнь. И выражение её лица — сочетание дискомфорта, страсти и удовлетворения, когда я быстро и жёстко вбиваюсь в неё — навсегда отпечатывается в моём мозгу.

Я сдвигаю бёдра и толкаюсь ещё глубже. Втягиваю сосок в рот и слегка прикусываю его, нежно кружа большим пальцем по её клитору, тем самым компенсируя натяжение волос, пока толкаюсь в неё. Удовольствие и боль. Два противоположных конца спектра, которые следуют друг за другом.

Холланд хватается за мою голову и больно дёргает за волосы. Я предполагаю, это око за око. И не могу сказать, что мне это не нравится. Она не останавливается, тащит меня вверх, пока мой взгляд не встречается с её. Наклоняется ещё сильнее, отчего кожа её головы белеет. Я встречаю её на полпути, чтобы она не вырвала свои милые локоны. Я даю ей то, что она хочет — мой рот на её, и целую её также, как и трахаю. Жёстко, глубоко и свирепо. Она сжимает зубы на моём языке, кусая, когда кончает. Я даже не пытаюсь сдержаться. Я отказываюсь от власти, позволяя ей забрать меня с собой через край.

10

Холланд

Я падаю спиной на изголовье кровати, сражаясь за воздух. Тяжесть Дженсена на мне ощущается комфортно, и я чувствую, будто могу заснуть вот так, раздетая, привязанная за волосы к кровати. Помню, Даррен хотел, чтобы я их обстригла. Я рада, что руки никогда не доходили до этого. Он постоянно жаловался, когда находил их на своей одежде или забивался водосток, и они мешали ему во время секса. Он никогда не додумался бы использовать их так, как Дженсен.

Это была сладкая пытка. Как наказание и награда. У меня всё болит, особенно голова, и грудь, и очень сильно вагина. Я даже чувствую боль внизу живота и дорожу каждой её каплей.

Дженсен поднимает голову, проводит языком по моей шее и прикусывает мочку уха.

— Спасибо, Холланд, — нежно шепчет он, так же, как перед тем, как завязать мне глаза. И так же, как и до этого, я не знаю, что будет правильным ответить. Он приподнимает меня, отвязывая волосы от перил. Кончиками пальцев я массирую кожу головы, стараясь облегчить боль, и вижу, как он спрыгивает с кровати и одевается. Наверное, мне следует сделать то же самое. Теперь, когда больше не опьянена желанием, я чувствую себя слишком обнаженной, выставленной напоказ, уязвимой.

— Я собираюсь посмотреть твои снимки, — говорит он, напоминая мне, что у него достаточно снимков со мной. — Приходи, когда будешь готова, я в студии.

Он уходит, дверь со щелчком закрывается за ним, и я сижу в оцепенении ещё несколько долгих секунд. Сегодня с незнакомцем, я испытала больше нового, чем когда-либо со своим мужем. Я слышала о сексуальном пробуждении, но до этого момента не понимала, что это значит.

Дженсен разбудил часть меня, о существовании которой я даже не догадывалась. Это пугает и придаёт сил. Впервые за долгое время, я не чувствую себя совершенно несчастной.

И внезапно всё снова обрушивается на меня. Ещё хуже, чем обычно, потому что я в ужасе от себя, ведь совершила то же самое, что и Даррен. Потеряла себя в сексе, стараясь избежать ужаса из-за смерти моего ребёнка.

Встаю с кровати и одеваюсь так быстро, насколько это возможно, без трусиков, потому что они всё ещё остаются в кармане Дженсена, убираясь оттуда.

11

Дженсен

Я полагаю, словарь определяет слово » одержимость», как постоянную, беспокоющую зацикленность с частыми необоснованными мыслями и чувствами. Будучи тем, кто я есть, я могу видеть два аспекта этого грязного маленького слова — как нездоровый, так и успокаивающий. Одержимость не всегда негативна. Она не обязательно всегда должна быть вредоносной или разрушительной. Иногда она может быть исцеляющей и созидательной. При условии, что ты знаешь, чего просишь.

Она не должна разрушать тебя. Но чаще всего, она это делает.

Я просматриваю изображение за изображением Холланд, пытаясь убрать плохие, и решить, какие изменения внести. Я просматривал их бесчисленное количество раз, но не могу найти в себе силы расстаться хотя бы с одной. В каждой фотографии я нахожу что-то очаровательное.

То, как длинные волосы скрывают часть лица на этой. Каким образом открывается часть лица на следующей. Потом выражение её лица, блестящие и разомкнутые в ожидании губы. Взгляд её глаз, нетерпеливый, но безэмоциональный. То, как она выгибает спину, выставляя грудь вперёд. Её губы. Её киска. Всё такое безупречное. Такое восхитительное.

Я хочу оставить их все.

Она не пришла ко мне. Ушла прошлой ночью, не сказав ни слова, и я ей это позволил. Я думал, что буду в порядке. Удовлетворение, испытанное мною после того, как я был с ней — владел ею — ввело меня в заблуждение, будто мне этого будет достаточно.