Шерил МакИнтаер - Безжалостный

Но я ошибался.

Моя жажда не угасает. Я был так чертовски близок к тому, чтобы держать её привязанной к кровати, в милости моего желания, позволяя себе поглощать её, пока не наступит насыщение. В тот момент, когда я вышел из неё, всё, чего мне хотелось — это остаться в ней , и уже тогда я знал — мне никогда не будет достаточно.

Вот куда приводит тебя одержимость.

Красоту — совершенство — не встретишь несколько раз. Некоторые мужчины предпочитают толстых женщин, кому-то нравятся с крепким, стройным телом. Кто-то без ума от больших, искусственных сисек, кому-то нравятся маленькие и упругие. Некоторым нравятся упругие задницы, а кто-то любит, когда она трясётся и дрожит, пока они толкаются внутрь. Кто-то концентрируется на лице или глазах, ртах или волосах. Некоторые парни помешаны на ногах. Кто-то твердеет от ступней или пальцев на ногах, а кто-то от костлявых коленей. Не существует каких-либо правил, когда дело касается женщин и привлекательности. Нет правильного. Нет ошибочного. Только предпочтения. То, что для одного мусор, для другого горячее, опьяняющее сокровище.

Холланд обладала всем, чего я желал в женской внешности. И именно поэтому она что-то зацепила внутри меня. Восстановила то, об исчезновении чего я даже не подозревал. Что-то глубокое и скрытое. Она вытащила что-то из меня на поверхность, как делаю я с женщинами, фотографируя их. Она дала мне прозрение. Вдохновение.

Добавьте это к прошлой ночи и всё, о чём я думал, что чувствовал к Холланд, теперь плотский, животный инстинкт. Я хочу сохранить это чувство — поглотить, принять, использовать его.

Я долго пересматриваю фотографии, понимая, что они повторяются. Рассматривая одну из них, я решаю — позволить одержимости овладеть мной или сломать меня.

Несмотря ни на что, в одном уверен точно — я и близко не закончил с Холланд Ховард. Это не то, как работает одержимость. Она не отпускает тебя после того, как ты вкусил желаемое.

Нет. Даже и близко.

Она подталкивает тебя дальше, обливая уже горящего бензином. Ты можешь остановиться, бросить всё и свернуть с намеченного пути. Ты можешь уйти с горящей задницей. Это не важно. Однажды заполучив, она тебя поимеет.

Я вкусил мою одержимость, мою Холланд, и без сомнения уверен, что позволю ей проиграть следующий матч.

12

Холланд

Я замечаю его сразу, когда только он заходит через дверь. Мою кожу начинает покалывать от воспоминаний о прошлой ночи, и чувствую, как горят мои уши. Я дотрагиваюсь до них, пытаясь охладить своими трясущимися пальцами.

Это не смущение — мне все равно, что или как он обо мне думает. Это больше похоже на… жажду. И отвращение. Я хочу повторения прошлой ночи. Я хочу больше. Хочу снова почувствовать в себе силу и свободу. Но я ненавижу себя за это. Я не должна так легко сдаваться, только потому, что мужчина с грязным ртом и большим членом заставил меня забыться в постели.

Дженсен не обращает на меня внимания. Он садится и достаёт свой мобильник, полностью обратив на него своё внимание. Я закусываю губу, решаясь. Я всё ещё ощущаю боль в каждой мышце, когда двигаюсь. Всё ещё чувствую его вкус на языке. Вижу его полуприкрытые серые глаза, полные страсти. Чувствую его запах на своей коже, хотя дважды приняла душ, после того, как мы были вместе. Он заклеймил меня собой.

Это просто секс, он не должен иметь надо мной столько власти, но даже, когда я так думаю, я ощущаю слишком знакомое желание к страсти, которую он мне показал. Я жаждущая и нуждающаяся, и уверена, без сомнений, если он попросит, я снова поеду домой с ним. Позволю ему сделать так, чтобы я чувствовала себя хорошо. Позволю ему заставить меня забыть. То, как я буду чувствовать себя после, — абсолютное отвращение и презрение, — будет моим наказанием.

Наконец я обхожу бар и останавливаюсь у его столика.

— Привет, — выдыхаю я.

Когда Дженсен откладывает телефон в сторону и смотрит на меня, уголок его рта приподнят. Он опускает глаза вниз, пробегается по моему телу и возвращают своё внимание на меня.

— Добрый вечер, — бормочет он, его голос низкий, нежный, интимный. — Ты выглядишь прекрасно, как всегда.

— Спасибо, — шепчу я.

В уголках его глаз появляются морщинки, когда он одаривает меня маленькой улыбкой.

— Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Хорошо. Болезненно. Но, хорошо, — он понимающе кивает. Я не упомянаю о войне, от которой страдаю внутри.

— Принести тебе выпить?

Он приподнимает брови, теплота в его взгляде гаснет.

— Виски Сауэр, — небрежно отвечает он, возвращая своё внимание к телефону.

Я делаю шаг назад, удерживая на нём взгляд и смущённая его внезапной сменой настроения. Или я ошибаюсь. Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы разбираться в его настроении. Разворачиваюсь на каблуках и возвращаюсь к бару, чтобы сделать его напиток, и добавляю дополнительно вишню.

— Я подумал, что ты захочешь это увидеть, — говорит он, когда я ставлю напиток рядом с ним. Кончиком пальца, он толкает маленькую флешку на край стола. — Твои фотографии.

Я беру карту памяти, держу её в своей ладони.

— Что ты с ними делаешь? — спрашиваю я. Большинство женщин, возможно, спросили бы об этом прошлой ночью, до того, как раздеться перед камерой.

— С этими? — он пожимает плечами. — Ничего. Мы не подписывали контракт, так что я не могу их продать.

— Так вот, что ты обычно с ними делаешь?

Он, наконец, поднимает глаза и смотрит на меня.

— Да, обычно.

— Хочешь, чтобы я что-то подписала? Чтобы ты мог продать их?

— Нет, — он берёт свой напиток и делает большой глоток, не давая объяснений.

— Хорошо, — произношу я. Возможно, они недостаточно хороши. Я знаю, что немного толще и ниже, чем большинство моделей. Мой живот не такой плоский, как раньше, особенно после Калеба.

Я немедленно останавливаю поток мыслей.

— Хорошо, — повторяю я. — Ну, приятного вечера. Если понадоблюсь, я буду у бара.

— Холланд, — говорит он, останавливая меня, как только я отворачиваюсь от него.

— Да? — отвечаю я через плечо.

— Ты мне нужна.

— Хорошо, — говорю я в третий раз, поворачиваясь к нему лицом. — Прости. Что ещё я могу принести тебе?

Похоже, его это веселит, он скользит тёмным взглядом по моему телу от головы до пальцев на ногах, а затем обратно вверх.

— В котором часу ты заканчиваешь работу?

— Полночь.

Он кивает, задумчиво скользя указательным пальцем по верхней губе.

— Ты помнишь дорогу до моего дома?

— Да.

Я прошла пешком половину пути домой перед рассветом, пока наконец не поймала такси. Теперь я хорошо знаю дорогу.

— Хорошо, — утверждает он, толкая стул назад и вставая. — Приходи сразу после работы. И не переодевайся, — он оставляет двадцатидолларовую купюру на столе, кладёт телефон в карман и уходит, не давая мне возможности ответить. Вообще-то, полагаю, это был даже не вопрос. Это была инструкция. Приказ, которому я должна повиноваться.