Шерил МакИнтаер - Безжалостный

В тот год на день рождения я получил от мамы фотоаппарат, и это ощущалось, как жестокая шутка. Фотографии хранят всю жизнь, чтобы спустя годы, их можно было пересмотреть, оживив и пережив воспоминания снова. Тогда какую пользу они могли принести мне? Но я не хотел ранить мамины чувства, поэтому пользовался фотокамерой, и что-то волшебное произошло внутри меня. Я знал, что однажды потеряю способность всё видеть. Поэтому, когда я смотрел на мир через объектив, я видел его иначе, чем все остальные. И с моей камерой, с моими фотографиями, я мог заставить их увидеть то, что они принимали как должное.

Я делал каждый кадр, будто это драгоценный дар. Я смотрел и запоминал каждый из них. И их я не забуду никогда. Каждая фотография была моей. Всегда.

Улавливать красоту стало одержимостью. Влечением. Я гнался за ней, будто от этого зависела моя жизнь. Фотоаппарат был частью меня.

Сразу после того, как мамы не стало, моё зрение снова ухудшилось. Затуманивание в периферии. С того момента началось постепенное снижение. Стало труднее брать камеру. Мысль о том, чтобы сделать фото, и однажды не иметь возможности увидеть его отредактированным и напечатанным, начала съедать меня, как тени, надвигавшиеся на мои глаза.

К тому времени, как меня известили о том, что папина печень не справляется, я был готов бросить фотографии навсегда. Я не хотел забирать оборудование домой, когда покидал Нью-Йорк. Меня манило оставить это там, оставить всё позади. Но мама купила мне первую фотокамеру, и это казалось неправильным, будто я предавал и её мечту тоже. Предавал её. Я привёз всё домой. Всё. Все мои аппараты. Все до единого снимка. Но со мной всё было покончено. В течение многих месяцев я не сделал ни одной фотографии. Я даже отказался пользоваться встроенной камерой в телефоне.

Я будто жил в тюрьме. Я всё ещё не был слеп, но прекратил видеть мир вокруг себя.

А потом я зашёл в паб, чтобы утопить свои печали, и там была Холланд.

В самой нижней точке моего пребывания, она пробудила во мне художника. Она разожгла угли, снова пробудив во мне страсть. Мою одержимость. Она была такая красивая, но люди смотрели мимо. Для всех остальных она была девушкой с красивым лицом, которое они забывали в тот же момент, как только отворачивались. Тихая девушка в углу. Но я видел её иначе. Такой красивой, грустной, обременённой, разрушенной, неукротимой — это было захватывающе. Всё это рассказывало историю, окончание которой мне необходимо было знать.

Однажды увидев её, я не смог отвести взгляд. Я пытался. Я действительно пытался. Но Холланд делает меня слабым изнутри. Она разрушает мои защитные стены, заставляя забыть, что мои часы ведут обратный отсчёт. Она заставляет меня забыть, что я когда-то был несчастным.

Но какого чёрта я должен с этим делать?

36

Холланд

Один день переходит в два, два дня — в три. И вскоре, все дни летят один за другим.

Я просыпаюсь каждое утро одна в своей постели, в своей пустой квартире, и не могу понять, как вообще когда-то могла предпочитать одиночество. Знаю, что так и было, и всё ясно помню, но это больше похоже на воспоминания другого человека.

Как долго это может продолжаться? Я больше не знаю, что на это ответить.

Теперь мои дни заполнены чтением. Не книг. Они делают меня эмоциональной, потому что в книгах матери и дети, друзья и любовники. Каждая из них напоминает мне о том, чего у меня теперь нет. На самом деле у меня есть целая полка с наполовину прочитанными романами.

Моё текущее чтиво — строго исследование. Исследование пигментного ретинита, если быть точной. Я купила ноутбук и подключила интернет только для этой цели. Когда я не работаю, то изучаю этот вопрос. Смотрю на изображения, пытаясь понять, что видит Дженсен. Читаю статьи и медицинские заключения, пока моё собственное зрение не начинает затуманиваться.

Я занимаюсь этим день за днём. И задаюсь вопросом, должна ли я поехать к нему. Хочет ли он меня видеть. Скучает ли он по мне, как я по нему.

Это глупо. Знаю, что должна просто поехать туда и поговорить с ним, но я трусиха. Не потому что боюсь, что он меня не захочет. Я потому что боюсь, что захочет. И знаю, что мы не сможем двигаться дальше, пока я не буду готова вытряхнуть скелеты из своего шкафа.

Недавно я начала гуглить психоаналитиков. Я так много посвящаю этому времени, что начинаю чувствовать себя безумной. Хотя, согласно веб-сайтам, я в принципе нормальная, что довольно шокирующе.

Мне нравится убеждать себя, что я не записываюсь на приём, потому что являюсь одной из немногих людей на планете без телефона. Как правило, в ложь, которую мы говорим сами себе, легче всего поверить. Также знаю, что это полная хрень, так что не обманываю саму себя. В пабе есть вполне нормальный телефон. Я просто отказываюсь им пользоваться.

Я свой злейший враг.

Это забавно в не-слишком-забавном-смысле: Дженсен живёт в страхе перед своим будущим, а я едва живу в ужасе от своего прошлого.

Мы составляем самую идеальную безумную пару, он и я.

37

Дженсен

Я потратил невообразимое количество времени на эти узлы. По всей длине чёрная верёвка образует сложный зигзаг, разделяя вдоль её спину, от шеи до ягодиц. Она проходит спереди, подчёркивая каждую грудь, и тянется вниз, окружая её бледно-розовую киску.

Это одна из самых лучших работ, что я когда-либо делал или сделал бы для хорошей съёмки. Я должен быть счастлив. Горд. Взволнован.

Вместо этого, я абсолютно ничего не чувствую, потому что лицо Линди не является тем, о котором я грежу в своих мечтах. Её волосы не огненно-рыжие и не пахнут розмариново-мятным шампунем. Кожа у неё практически цвета мёда, а не кремово-белая, что я так долго боготворил. Глаза этой девушки не преследуют меня своими бездонными изумрудными озёрами боли.

Я не испытываю болезненной жажды от прикосновений её руки или царапин от её ногтей. У губ Линди нет необъяснимого магнетического притяжения. Запах капель пота на её плоти оставляет ощущение пустоты в лёгких.

Линди не Холланд. Также как и Арабелла, которая была вчера. Или Линна за день до этого.

Я продолжаю надеяться, что одна из этих женщин пробудит что-то внутри меня. Или хотя бы заставит кровь снова прилить к члену. Всё чертовски бесполезно.

Я заканчиваю съемку с холодным равнодушием и отправляю Линди восвояси. Если я собираюсь быть одиноким, то предпочитаю быть наедине с собой. Не нужно притворяться, когда я сам себе компания.

Прижимаю ладони к глазам и раздражённо выдыхаю. Каждый дюйм меня хочет, чтобы Холланд вернулась. Каждая клеточка моего тела скучает по ней. Кровь, путешествуя по венам, движется в поисках её.

Я никогда не злился на неё. Я взбешён, потому что она знает и видит мои недостатки. Я вне себя, потому что не могу оставаться внутри своего пузыря отрицания, который смог создать вместе с ней. Меня одолевает ярость, потому что я не могу этого изменить. Но, несмотря на это я никогда не злился на неё.