Мария Акулова - Любовница

— Не слышала?

— Нет.

Яр кивнул своим мыслям. Но развивать тему не стал.

— Причем тут она? — Саша явно заволновалась, не улавливая связь, но понимая, что просто так, он бы не спросил.

— Сними мокрую одежду, простудишься, — Яр протянул худи, давая понять, что она ответ на свой вопрос не получит, опять.

— Это тебя не касается. Как и моя мать! — Саша выдернула из рук мягкую кофту, тут же отбрасывая ее на пол.

— Саша… — посмотрев, будто на малого ребенка, Яр поднял толстовку. Аккуратно перехватив девушку за лодыжку, притянул ближе. — Пожалуйста, не начинай сначала, — не обращая ровным счетом никакого внимания на удивленно-гневный взгляд, он начал расстегивать пуговки влажной, холодной рубашки. Когда теплые пальцы коснулись кожи, Саша поняла, что и правда промокла до нитки.

— Зачем ты спросил о матери? — девушка накрыла теплые ладони своими, не давая освободить еще и от таких же холодных шортов.

— Это важно, — не обращая внимания на протест, Яр сделал как хотел, расстегнул, не чувствуя особого сопротивления стянул, бросив вслед за рубахой на пол.

— Что важно?

— Просто важно, — по очереди, натянул рукава толстовки на совершенно безвольные, холодные руки, перекинул через голову, расправил, только вместо того, чтобы выполнив задание пересесть вперед, он почему-то задержался. Теплые руки застыли на талии, согревая живот и поясницу.

— Как мне осточертели твои недомолвки… — Саша бессильно закрыло лицо ладонями, ощущая, как теплые волны исходят от рук, разливаясь таким же теплом по всему телу.

— Мне тоже, — девушка почувствовала, как ее чуть приподнимают, усаживая на колени, как горячее дыхание тревожит волосы на затылке, а потом там же Самарский целует. Она непроизвольно дернулась, но сил сопротивляться не было. Даже после принятого не так давно решения, после унижения, сил сопротивляться нет. Закусив губу, Саша отвернулась, вглядываясь в темноту за окном. Она должна была сейчас его ненавидеть. Должна была ненавидеть его и мечтать отомстить за унижение. Должна была бы воспользоваться близостью для того, чтобы выцарапать глаза, нагрубить, ударить, унизить так же, как он совсем недавно унизил ее, но и на это сил не было.

Девушка скорей чувствовала, чем улавливала боковым зрением, как Яр приближается, проводит носом по чуть еще саднящей коже щеки, а потом там же нежно целует, медленно, долго, почти не тревожа раздраженную кожу.

— Больно? — отрывается на секунду, чтоб снова аккуратно коснуться.

— Нет.

— Прости. Нам нужно учиться доверять друг другу. Тебе придется верить мне, Саша. И я буду делать так же.

Доверять… Он хочет, чтоб она ему доверяла, при этом, не делая навстречу ни шага. Он хочет, чтоб забыла о том, кем ему приходится, напоминая о ее жалком положении одним своим видом. Он хочет, чтоб добровольно предавала отца и не испытывала при этом мук совести. Он слишком много от нее хочет. Непрошенные слезы снова покатились по щекам. Тяжело… Сейчас ей было невыносимо тяжело и страшно. Страшно за себя, страшно за отца, страшно за него. А еще… А еще Саша только сейчас поняла, как же она дико устала.

— Малышка, — Яр смахнул катящуюся слезу, потом еще одну и еще, — не плачь. Прости. Слышишь? Хочешь, ударь, назови ублюдком, будешь права, скажи, что ненавидишь, но не плачь.

Не подействовало, единственное, на что она сейчас была способна — плакать. А скрыть свою слабость Саша попыталась, уткнувшись в плечо собственного обидчика. Неиссякаемый источник родился в ней. Жалеть себя оказалось еще проще в его теплых объятьях…

— Я придурок, господи. Полный придурок, прости! Я испугался за тебя. Я думал, что потерял. Прости меня, я идиот! — он что-то говорил, обзывал себя последними словами, анализировал, впервые на ее памяти занимался тем, чем так обожала разбавлять свое время сама Саша — самобичевание стало когда-то ее вечным спутником, теперь же, кажется, она заразила этим и Самарского. Но и остановить его сил не было. Силы были лишь на то, чтобы уткнувшись лицом в напряженное плечо продолжать плакать.

— Тшшш, малышка, тшшш… — Яр терпеливо укачивал рыдающую Сашу, давая возможность хоть немного облегчить душу.

— Это слишком, Ярослав, для меня это слишком сложно! — девушка подняла взгляд, снова утирая ладонями мокрые дорожки. — Я слаба, для всего этого. Я не выдержу так долго, просто не выдержу.

— Ты сильная, Саша. Поверь, очень. Сильнее меня.

Будто не слыша, Саша продолжила.

— И тебя я не понимаю. Ни на грамм. Зачем я тебе? Не как заложница. Зачем я тебе тут и сейчас? Почему ты меня утешаешь, а потом смешиваешь с грязью? Зачем пытаешься защитить? Чтобы потом растоптать? Ты не просто меня выкрал, ты рвешь мне душу, понимаешь? — немые слезы продолжали течь, но вытирал их уже он.

— Ты нужна мне. Ты не хочешь видеть очевидного — я влюбился в тебя. Влюбился, как мальчишка, Саша. Я не был таким никогда. Это ты меня выкрала, я больше себе не принадлежу, я постоянно думаю о тебе. Это ты рвешь мне душу, когда я вижу, сколько боли причинил. Я мог по-другому, я должен был по-другому. Я даже знать тебя не должен был. Но я знаю. И уже не отдам. Слышишь?

«Я влюбился в тебя…». О боже.

— Да.

— Я не дам тебе рисковать собой, Саша, ни ради отца, ни кого бы то ни было. Прости.

Саша была не в состоянии ответить, возразить — своими словами, он снова перевернул все внутри. Тиран, собственник, похититель снова заставил лишиться девушку слов.

«Влюбился», «я в тебя влюбился». Боже, ведь теперь все стало так сложно… Намного сложнее, чем еще полчаса тому, вчера, в день их знакомства. Легче бежать от бесчеловечного монстра, чем от мужчины, который говорит такие слова, а внутри от них все переворачивается.

Яр чувствовал, что Саша пребывает будто в оцепенении, понимал, что сказал и что сделал, и не хотел опять давить. Ему удалось главное — поток слез прекратился. Ее лицо, на расстоянии вдоха, широко распахнутые глаза, на дне которых бушует ураган, смявшие ткань его куртки пальцы с побелевшими костяшками перестали дрожать. Он и раньше заставлял ее потерять самообладание, выбивал землю из-под ног, но теперь, своими словами, вогнал в самый настоящий ступор.

— Саша? — он окликнул ее тихо, боясь снова напугать.

— Ты… — девушка моргнула, чуть отстранилась, брови практически сошлись на переносице, так серьезно она сейчас смотрела. — Ты… Ты что? — и голос дрогнул. Слишком его слова оказались для нее неожиданными.

— Я влюбился в тебя, Саша. Не знаю когда, но влюбился.

— Ты не… Ты не… Нет, — это звучало слишком неправильно. Слишком не так, как она сама представляла еще полчаса тому, жалея себе под деревом неподалеку. Он не должен говорить такого, он должен быть жестоким, беспринципным, не способным на подобные слова похитителем.