Лаура Миллер - Когда плачут цикады

Она просто кивает.

— Вау, — говорю я, все еще изучая ее взглядом. — Так плохо, что Джек этого не знает.

Ее голос сразу переходит в мягкий смех.

— Я уверена, рано или поздно они поймут это.

— Да, — тоже смеясь, соглашаюсь я. — Уверен, что поймут.

Я медленно провожу пальцем вдоль ее руки. Просто не могу удержаться от прикосновений к ее мягкой и нежной коже, и уверен, что никогда не смогу.

— Рэм?

— Ммм?

— Грибная охота? — спрашивает она, вдруг посерьезнев. — Ты ведь ходил за грибами не только со своим отцом?

Сейчас я чувствую напряжение в груди.

— Нет, — признаюсь я, качая головой.

— Он был с тобой, не так ли?

Я киваю.

— Да.

— И это стало твоим любимым воспоминанием, потому что там вы втроем, да?

— Да, — подтверждаю я.

— Почему ты не упоминал о нем? — спрашивает она.

Я смотрю на небо — туда, где оно из синего становится розовым, — и обдумываю ее вопрос.

— Не знаю, — шепчу я. — Может быть, по той же причине, по которой он никогда не упоминал обо мне. Я скучал по нему … Я скучаю по нему.

Я смотрю на нее и замечаю взгляд, который говорит, что она понимает меня и, возможно, чувствует себя так же. В конце концов, ее взгляд тоже обращается к горизонту. Я следую за ним и вижу, как большое оранжевое солнце словно погружается в землю. И тут я кое о чем вспоминаю.

— Зачем ты оставляла открытки?

Она отворачивается так, что я больше не могу видеть ее лица. Но я слышу ее улыбку.

— Мы говорили о кругосветном путешествии, когда можно увидеть все самые красивые места. Говорили о том, что сделаем это когда-нибудь. Но пока это когда-нибудь не наступило, мы будем просто смотреть в это большое небо и притворяться, как два больших ребенка, что мы на пляже Фиджи или на какой-нибудь из Альпийских вершин.

Я позволяю ее словам затихнуть, прежде чем сам открываю рот:

— Мы по-прежнему говорим о моем брате, верно?

Она смеется.

— Он бывал романтичным … временами.

Я откидываюсь назад на спинку скамейки и опускаю руку на изгиб ее талии. На ней одна из моих старых футболок. Эшли буквально тонет в ней, но вряд ли смогла бы выглядеть прекраснее. Мы сидим в состоянии абсолютного покоя, загипнотизированные сонным гулом цикад, льющимся сквозь деревья и заполняющим наш слух.

— Рэм, почему они плачут?

Я смотрю на тени под кронами больших дубов перед нами и улыбаюсь.

— Потому что они хотят иметь то, что есть у нас, — говорю я.

Небольшая пауза. А потом раздается ее голос, звучащий игриво, но, в то же время, с намеком на серьезность.

— Я по-прежнему предпочла бы бессмертие.

Я смеюсь и сжимаю ее плечо, после чего она переворачивается и смотрит на меня. В ее глазах я почти вижу океан вокруг Фиджи с той самой открытки.

— Они хотят то, что есть у нас, — говорю я, пытаясь убедить ее в том, что ей и так известно. — Поэтому они плачут, — шепчу я.

Она поднимает руку и начинает вырисовывать кончиком пальца маленькие круги на моем предплечье. Она делает это так сладко и успокаивающе, что мне хочется удержать этот момент навсегда. Но потом ее пальцы неожиданно останавливаются.

— Рэм? — ее глаза смотрят прямо на меня. — Ты прав, — тихо говорит она, — на их месте я бы тоже завидовала нам.

Я улыбаюсь и притягиваю ее ближе к себе. Она смеется и морщит нос.

— Знаешь, детка, — говорю я, — уверен, что эта наша любовь досталась нам нелегко, — я целую ее сладкие мягкие губы. — И совсем не безболезненно, — шепчу я ей в ухо.

Она глубже зарывается в мои колени, а потом переворачивается и смотрит в закатное небо.

— Но оно того сто́ит, — говорит она в вечерний ветер. Я слышу улыбку в ее голосе. — Очень сто́ит, — шепчет она.

Рэм

Я держу в руках открытку.

Сегодня суббота 22 июня. Эшли стоит рядом со мной. Мы держимся за руки, и она гладит мою ладонь большим пальцем руки.

— Дружище, это Эшли.

Я смотрю на Эшли, а потом снова на его могилу.

— Думаю, вы уже знакомы, — говорю я с улыбкой. Затем снова смотрю на открытку. На ней фото Большого Каньона. Это не Фиджи… однако, я знаю, что его он тоже захотел бы увидеть.

Эшли сжимает мою руку. Я переворачиваю открытку. На обратной стороне надпись — почерком Эшли.

Гранд-Каньон был прекрасен. Уверены, что тебе понравился бы. Мы скучаем по тебе. И мы уповаем на то, что там, на небесах, гораздо б о́ льшая красота — такая, что невозможно оценить взглядом.

Со всей нашей любовью.

Ниже витиеватая подпись Эшли. Следом за ней — моя.

Я обнимаю ее за талию и прижимаю к себе, после чего она берет открытку и наклоняется к могиле. Я наблюдаю, как она ставит ее около надгробного камня, а потом возвращается в мои объятия.

— Иногда я задаюсь вопросом, — говорит она почти шепотом, — если бы я могла вернуть все обратно — если бы могла и если такое вообще возможно — и если бы тогда я знала то, что знаю сейчас, вдруг я бы проспала в тот день, когда должна была встретить его?

Она смотрит на меня. Ее глаза яркие, но задумчивые.

— Но это навевает грустные мысли, ведь я могла бы никогда не узнать его, — добавляет она. — И еще один вопрос меня мучает: а если бы я никогда не встретила тебя?

Что-то в том, как она произносит последние слова, переполняет мое сердце чувствами. Она сжимает мою руку, и я киваю, потому что согласен с ней. Я хочу сказать ей это, но слова не идут с языка. Вместо этого мне удается вымолвить:

— Я знаю, детка. Знаю.

И я действительно знаю. Знаю, что она имеет в виду. Я находился бы в постоянной тоске, если бы никогда его не знал. И я не могу себе даже представить, что никогда не узнал бы эту девушку, находящуюся сейчас в моих объятиях.

Несколько минут спустя Эшли отстраняется и легко целует меня в щеку.

— Я дам вам время, ребята.

Я киваю и сжимаю ее руку. А потом наблюдаю, как она идет в сторону железных ворот, и ее голубой сарафан развевается на ветру. И когда она исчезает на парковке, я поворачиваюсь обратно к могиле Оуэна. Я просто стою в тишине, пока небольшая улыбка пробивает себе путь к моему лицу.

— Ну, я всегда хотел, чтобы вы встретились … И, кажется, я всегда хотел узнать, кто твоя таинственная подруга, — я издаю небольшой смешок и переступаю с ноги на ногу. — Думаю, ты уже знаешь, что она особенная. Мне жаль, что я почти позволил ей уйти.

На глаза наворачиваются слезы. Я пытаюсь вытереть их раньше, чем они прольются.

— Но я обещаю тебе, что буду хорошо заботиться о ней. Отныне и навсегда.

Я делаю шаг ближе и кладу руку на надгробный камень.

— Я скучаю по тебе, приятель. Знаю, что не всегда говорю тебе об этом, но большинство дней я адски скучаю.

Я убираю руки и смотрю на его имя, высеченное на этом песочного цвета камне, потом делаю глубокий вдох и отхожу.