Алёна Краснова - Гнездо там, где ты (СИ)

Собственная бездарность в этом вопросе ещё в Темном мире набила оскомину. Уж что только отец не предпринимал, каких только мудрецов, учителей и даже лекарей не приглашал. Когда же всё было перепробовано, а эффект остался нулевым, расстроенный, он изрёк: «Что не дано изменить, остаётся принять». Я была уверена, он разочарован и, чувствуя вину, в запальчивости предложила отречься от меня, чем вызвала редкую, но извечно печальную улыбку на его устах: - «Я не разочарован, Лайнеф, серьёзно обеспокоен. Эльфийская магия, что звезды во вселенной, одни яркие, другие едва заметны, но свет их постоянен и виден всем. Твоё магическое светило не вспыхнет, пока не накопит силы. Оно есть, но сокрыто так глубоко, что ни чародеи, ни ты, его обладательница, не способны его узреть. Я опасаюсь представить, как ярко возгорится твоя звезда в назначенный час и не сожжет ли она тебя саму». Но он ошибся. При всех потугах обнаружить в себе хоть искорку того света, что пророчил отец, магия оставалась мне недоступной.

- Гонца за Алистаром послали? – вернулась я к нынешнему.

- Ишь, шустрая какая! Всё встречи с эльфом ищешь? - заподозрил Даллас уловку, я же поджала губы, - Не стоит наперекор вождю идти. Кстати, гонца к нему и отправили, ещё вчера после второго случая.

Наш разговор был прерван сигналом горна, разнёсшимся по Данноттару. Несколько темных кинулись к оконным проёмам, выходящим на материк. Я поспешила следом.

По грунтовой дороге в сторону утеса едва двигалась горстка людей. В основном женщины и дети. Даже отсюда бросалось в глаза, насколько они измождены. Старая кобылка с ввалившимися боками, казалось, из последних сил тянула простенький обоз, в котором, насколько я могла судить, неподвижно лежали два человека.

- Что это? – спросила, наблюдая за убогой процессией.

- Беженцев из разорённого поселения сразу приметить можно, - раздался глубокий баритон за моей спиной. - Видать, напали где-то на деревню, а эти успели схорониться в лесу. Куда ж им ещё податься за защитой, как не в клан? Вот и прутся в Данноттар.

- Где им угрожает намного большая опасность, – вставила я резонное замечание и обернулась к говорившему. Это был Эйблихир, тот самый черноглазый демон.

- Разумеется. Мы ж тут исключительно человеческими душами и питаемся. Когда только плодиться успевают, не понятно, - насмешливо подтвердил он, скрестив руки на груди, – Странно, что чёртов мирок их как стоял на своих грёбанных китах, так и стоит.

- Пора бы уже знать, что земля круглая, - съязвила я, но вознамерившись бить наверняка, мерзавец предпочёл использовать проверенное оружие – ослепительная белозубая улыбка, такая, что у баб дух захватывает, засияла на его лице, но мне она отчего-то казалась омерзительным оскалом. Игнорируя его, я молча ретировалась, предпочтя присоединиться к остальным.

- Пойдёмте! Нужно выяснить, кто такие и откуда пришли, - позвал Кайар.

После исчезновения инкуба, не приспособленная к ведению хозяйских дел (что уж греха таить, все бытовые заботы я без зазрения совести всегда спихивала на Иллиам), до сего дня я изнывала от скуки. Сейчас же, пусть и невесёлыми новостями, я получала компенсацию и, признаться, по поводу ночных происшествий у меня уже были кое-какие мысли. Но вот беда, из-за взаимного недоверия делиться ими было не с кем.

По той же винтовой лестнице мы спустились во двор и, следуя за демонами, я направилась к центральной площади с намерением самой услышать рассказ прибывших. Однако, меня остановил Даллас:

- Лайнеф, уговор был иной, – недовольно приподнял он бровь.

- Что, прямо сейчас? – возмутилась я.

- Именно сейчас. Ты идёшь в замок и остаёшься там, пока опасность не минует. Днём тебя будут охранять караульные, а по ночам в дополнение к ним и я, - он махнул рукой двум стражникам демонам, и те направились к нам. - Отведите госпожу в палату вождя и охраняйте возле двери. Если начнёт брыкаться, разрешаю поселить её в камере. Надеюсь, Фиен мне это простит. Впускать можете только мою жену, более никого.

- Может мне ещё и гобелены с ней засесть вышивать? Знаешь, Даллас, по вашим меркам вы умело растворились среди людей и смогли с ними ужиться, но как по мне, вы всё те же омерзительные наглые твари, что и сотню лет назад. Презорством и тиранией от вас так и смердит, особенно от вашего вождя, – в сердцах выплюнула я слова, развернулась и направилась к замку.

- Оно и видно, что неравнодушна ты к тирану нашему, - полетел мне вдогонку короткий хохот.

Я замерла, будто вкопанная, не веря собственным ушам. Пару глубоких вдохов, сжатые кулаки, усмешки стражников по касательной. Не имея представления, что ответить, я медленно повернулась к Далласу с единственно верным намерением испепелить его взглядом, но того и след простыл.

*****

- Так продолжаться больше не может! – всё шептала и шептала я, убирая с потного, горящего лица пряди волос. Задыхаясь под тяжестью шкуры красного оленя, я дернула её с себя и уселась в изголовье на ложе, прислушиваясь к шуму разбивающихся о скалы волн. Лунные блики лениво разгоняли ночные тени в просторной палате, замок давно погрузился в ночной холод, а меня трясло, будто в лихорадке. Влажное ночное платье противно липло к телу, причиняя дискомфорт. Все признаки простуды, но... если бы это было так, считай, что легко отделалась...

О, нет! Не узнавая себя, я изнывала от совершенно иного заболевания. Такого постыдного, извращённого, что в период обострения оно выбивало почву из-под ног, и в здравомыслии отказывал рассудок. Наивная, когда-то я надеялась излечиться от него, но хворь эта оказалась слишком сильна. Никакими средствами, никакими противоядиями её не вывести. Мёртвой хваткой она вонзила в меня свои клешни, и ныне я убедилась, что к ней возможно лишь только привыкнуть, принять и сжиться, как если бы она была частью меня самой. Я просила богов, но, глухие, они не услышали моих молитв, отвернулись и предали. Что дальше? Заложить душу дьяволу? Так на что она ему, коли капля по капле истекает неутолённой жаждою по зеленоглазому его порождению? Стоит закрыть глаза, и вот он... тут же... рядом... огненным пламенем губ выжигает на паточном моём теле бессрочные клейма принадлежности ему. Это уже не вожделение – это необходимость... как дышать.

С вымученным стоном, кусая губы, я сорвала с себя ночное платье и отшвырнула прочь. Не впервой перекатившись на сторону инкуба, уткнулась носом в хранящую его терпкий запах подушку, закрыла глаза и, сгорая от стыда, дрожащими пальцами стала ласкать собственную плоть там, где касался лишь только он. Окутанная его ароматом, до крайности доведённая только что виденным сном, я намеренно топила себя в чувственной иллюзии и, казалось, вижу горящие триумфом глаза, слышу чуть насмешливый голос: