Чарльз Мартин - Колодец с живой водой

Потом я долго наблюдал за Линой, держась так, чтобы она меня не заметила, и моя решимость рассказать ей о той роли, которую я сыграл в жизни ее родителей и еще тысяч людей, которые от них зависели, понемногу таяла. Какая теперь разница, думал я, ведь я все равно ничего не могу изменить. Зачем портить ей жизнь? Останки нашлись, все довольны, долгая история завершилась. Теперь Лина твердо знала, что ее по-прежнему любит огромное количество людей. С одной стороны, мне было немного не по себе от того, что я продолжаю скрывать правду о событиях, которые изменили к худшему не только жизнь Лины, но и жизнь целого региона, но, с другой стороны, зачем ей эта правда? Кроме того, я не знал, не было ли мое желание рассказать Лине всё еще более эгоистичным, чем мое молчание? Снять со своей души гнетущую тяжесть и переложить на ее плечи под предлогом того, что мне, мол, хочется быть «честным», тогда как на самом деле я стремился лишь к тому, чтобы облегчить свое существование, – разве это не эгоизм? Ответить на этот вопрос я не мог. Единственное, в чем у меня не было сомнений, так это в том, что, пытаясь избавиться от тяжкого груза, который я носил в душе, я могу причинить вред людям, которые стали мне как минимум небезразличны.

Но и удерживать тайну в себе было нелегко. Правда разъедала меня изнутри, словно концентрированная кислота, и я был не в силах удерживать ее в себе, как полистироловый стаканчик из «Макдоналдса» не может удержать сильный растворитель. Увы, что мне делать, я по-прежнему не знал и продолжал ломать голову над вопросами, на которые у меня не было ответов.

Должно быть, глубокое раздумье отразилось у меня на лице, потому что даже Сэл что-то заметил и забеспокоился.

– Что с вами, дядя Чарли? – спросил он. – Вы хорошо себя чувствуете?

Я не ответил. Следя за Линой, я вдруг вспомнил первую нашу встречу – самый первый раз, когда я ее увидел. Это произошло недалеко отсюда, на дороге чуть ниже того места, где мы сейчас находились. Тогда я взял напрокат мотоцикл и ехал на гору, чтобы полюбоваться на дело своих рук, а люди – сотни людей – брели мне навстречу. Плантация «Кофе Манго» только что перешла в нашу собственность – точнее, в собственность «Пикеринга и сыновей», и все эти люди в один миг потеряли и работу, и надежду на будущее. Среди них мой взгляд невольно выделил беременную молодую женщину, которая шла по тропе одна. Тогда мое внимание привлекло бездонное отчаяние, написанное на ее лице, но сейчас я вспомнил это лицо . Это была Лина. Я остановился на обочине, а она прошла на расстоянии вытянутой руки от меня, но я сомневался, что она вообще заметила мое присутствие. Казалось, ее пригибает к земле невидимая тяжесть: пустой, невидящий взгляд скользнул по моему лицу и снова уперся в землю под ногами.

Впрочем, безысходность и отчаяние, читавшиеся в каждом ее движении, не произвели на меня особенного впечатления. Я запустил двигатель, развернул мотоцикл и помчался обратно. Мгновения спустя и гора, и все эти люди исчезли в поднятом мною облаке пыли. Исчезли, как мне думалось, навсегда. Через час я уже сидел в самолете Маршалла и презрительно поглядывал с высоты тридцати пяти тысяч футов на оставшийся далеко внизу мир. Со всех сторон меня окружали кожа и пластик новенького салона, и я думать не думал о дымящихся руинах, которые я оставил позади себя, – об уничтоженном мною мире, в котором Лина только что похоронила собственного мужа и все, что у нее было.

Сэл слегка подтолкнул меня, ожидая ответа, и я машинально пробормотал:

– Все в порядке. Должно быть, я просто объелся.

Но он мне не поверил. Наверное, меня выдало лицо. Похоже, со мной действительно происходило что-то серьезное, если даже такой неопытный игрок раскусил мой блеф. Да, подумалось мне, я должен все рассказать Лине. Если я хочу поддерживать с ней хоть какие-то отношения, я просто обязан распахнуть перед ней дверцы этого пыльного шкафа, полного скелетов, и пусть она судит меня, как сочтет нужным…

А Лина все пела и кружилась в хороводе друзей, и, следя за ней жадными глазами, я понял, что… влюбился. И доказательством этого был мой внезапный и почти неосознанный поворот на сто восемьдесят градусов, моя крепнущая решимость перестать скрывать правду и рассказать ей все, рассказать как можно скорее, рассказать сейчас, в эту самую минуту, пока я не передумал.

Я ДОЛЖЕН БЫЛ ЭТО СДЕЛАТЬ!!!

И я поклялся себе самой страшной клятвой, что расскажу Лине все, как только закончится танец. Тогда я подойду к ней, распахну перед нею двери своей души – и будь что будет. Пусть даже она меня прогонит… Главное, я спасу ее от той боли, которую я причинил бы Лине, если бы правда обо мне всплыла сама, всплыла случайным образом и без моего участия.

Увы, осуществить свое намерение я не успел.

Я часто слышал, что ничто в мире не проходит бесследно и что каждое действие вызывает ответную реакцию, но не придавал этим словам особого значения. Не то чтобы я в них не верил, просто мне было недосуг задуматься над ними всерьез. Между тем весть о том, что в Валья-Крусес хоронят одного из самых известных и любимых в стране фермеров-предпринимателей и что в похоронах принимают активное участие два гринго, в том числе молодой парень со множеством татуировок, только недавно оправившийся после серьезных побоев, распространилась довольно широко и достигла слуха тех, кто был не прочь с этой парочкой поквитаться. Вполне естественно, что эти люди не стали откладывать дела в долгий ящик и поспешили принять свои меры.

Кто-то может подумать, что после десяти лет в весьма опасном и бесчестном бизнесе я должен был научиться осторожности, и я действительно привык постоянно оглядываться через плечо и просчитывать свои действия на два шага вперед. Но, приехав в Центральную Америку в поисках Сэла, я не чувствовал необходимости постоянно держаться начеку. Должно быть, я расслабился… Как бы там ни было, я не подумал об опасности, которая может грозить нам обоим. Мне это просто не пришло в голову. Я был беспечен, самонадеян и даже на минуту не мог себе представить, что Никарагуа может быть населен не только веселыми, радостными людьми, которые пришли на похороны Алехандро Мартинеса и которые ели, пили и танцевали на площади перед бараками. Увы, были и другие, и как раз сейчас они скрывались в темноте под манговыми деревьями.

Никого из нападавших я так и не разглядел толком.

Пауло знаками подозвал меня к столику, за которым он разливал пунш в компании еще нескольких мужчин. У них закончилась вода, необходимая для приготовления сахарного сиропа, и я, подхватив два пятигаллонных ведра, двинулся к колодцу. Сэл пошел со мной с одним ведром – два ему было, наверное, еще не поднять. Не успели мы покинуть освещенную часть площадки и углубиться в заросли, где тропа немного сужалась, как я услышал позади какой-то шорох. Сначала я решил, что это Сэл споткнулся, но, обернувшись назад, увидел, что он идет, улыбаясь, и даже что-то насвистывает. Из-за крон деревьев показалась луна, и в ее свете все камни, о которые можно было споткнуться, были хорошо видны. Должно быть, подумал я, это дети затеяли в кустах какую-то игру.