Дарья Биньярди - Любовь надо заслужить

Если бы мои студенты знали, о чем я думаю, читая им Петрарку:

В собранье песен, верных юной страсти,

Щемящий отзвук вздохов не угас

С тех пор, как я ошибся в первый раз,

Не ведая своей грядущей части [15] Франческо Петрарко. Строки из «Канцорьере». Перевод Е. Солоновича. .

Всю жизнь я рассказываю, что для Петрарки любовь была безумием, ошибкой молодости, моя же ошибка молодости отравила всю мою жизнь.

Удивительно, но мне хотелось бы увидеть Лео: после нашей встречи я перестала испытывать неловкость в его обществе. Кажется, теперь я понимаю, что Тони в нем нашла. Он не просто надежный. Франко, к примеру, тоже надежный, но не такой открытый и внимательный, как Лео. Мне показалось, что Лео с неподдельным интересом относится к тому, что ты говоришь, что думаешь.

Может быть, ему я смогла бы рассказать всю правду. Рассказать про Винсента и про то, чем я занималась в Ферраре последние месяцы перед маминой смертью.

Кроме Франко, я не рассказывала об этом никому.

Микела приехала на велосипеде и попросила оставить его во дворе гостиницы.

— В ресторан пойдем пешком, — сказала она, кивнув на мой живот.

Мы пошли по дороге, по которой я возвращалась от площади Ариостеа в тот вечер, когда мы с Луиджи были в Чертозе.

— Знаешь, я была на кладбище у бабушки с дедушкой. — Я вспомнила, что именно Микела посоветовала мне туда сходить.

Сегодня на ней светлый плащ, лиловые вельветовые джинсы и сапоги на высокой платформе. Очевидно, от нее не ускользнул мой взгляд, потому что, игнорируя фразу про кладбище, она поясняет: «Без каблуков я коротышка. Кстати, о внешности, знаю, что ты познакомилась с Изабеллой».

— Да, красавица, — отзываюсь я.

— Говорила тебе про Майо, правда? Хочет показать, что все знает, все понимает.

Предпочитаю промолчать.

— Она классная.

— Хулиганка она, — раздраженно отвечает Микела.

На площади Ариостеа Микела останавливается: «Если пойдем прямо по этой дороге, через пять минут будем на месте. Или поднимемся на крепостную стену в обход, это минут двадцать, через ворота Ангелов. Раньше через них входили в город знатные люди — герцоги, послы… Ты как, сможешь?

— Конечно, мне нравится ходить пешком.

— Тебе полезно. Я тоже много ходила пешком, когда была беременной. Ты пьешь?

— Что? — не поняла я.

— Я имела в виду, достаточно ли пьешь воды. Знаешь, что у беременных объем крови увеличивается почти в два раза? Хочешь, открою секрет, как понять, что воды в организме достаточно: если моча прозрачная, значит, все в порядке. Если же нет, надо пить больше.

— Спасибо, я понаблюдаю.

С Альмой мы почти не обсуждаем мою беременность. Может, потому, что ей было двадцать лет, когда она родила меня, и она уже ничего не помнит.

Мы идем по широкому проспекту, вдоль которого тянется парк, и вскоре оказываемся перед Алмазным дворцом. Это здание — как магнит, всегда возникает на пути. Мы же поворачиваем направо на проспект Эрколе I д’Эсте, это та самая улица, которую Луиджи считает самой красивой в Европе. Действительно, она великолепна.

— Как правильно, городская стена или стены? — спрашиваю у Микелы.

— Мы говорим, пойдем на Стену. Когда я была молодой, мы здесь уединялись, а сейчас, видишь, тут бегают.

— Ты с Майо тоже… уединялась?

— Еще как! — отвечает весело.

В конце проспекта Эрколе I д’Эсте — большая зеленая поляна, которая тянется до земляных валов, обсаженных высокими платанами, липами и вязами. Время обеда, и многие действительно бегают по дорожкам или выгуливают собак. Хорошее место, как раз для прогулок, с одной стороны тянется открытое поле, с другой — городской парк.

— Пообедаем в моей любимой хибаре в бывших садах семейства д’Эсте. Этим садам пятьсот лет, — говорит Микела и неожиданно спрашивает: — А ты переболела токсоплазмозом? Ветчина тебе не противопоказана?

— У мамы живет кот, думаю, переболела.

Я не решаюсь сразу задать вопрос про Майо и Альму и расспрашиваю Микелу о ее семье.

— А сколько лет другим твоим детям?

— Марко — восемнадцать, Элеоноре — двенадцать. Разница между всеми детьми — шесть лет.

— Ты назвала сына как Майо? — не могу удержаться я.

Микела пожимает плечами:

— Его отец никогда не думал об этом, надеюсь, ты не станешь обращать его внимание.

Она сказала это так, будто мы сто лет знакомы. Будто мы подростки, задумавшие какую–то шалость.

— Ты собираешься нас познакомить?

— Не исключено. Он гинеколог, вдруг ты решишь родить раньше времени? — подмигивает она мне.

Мы спустились с вала на узкую тропинку, посыпанную гравием, по обеим сторонам которой растет высокий кустарник, живая изгородь. Великолепный лабиринт, в котором мы одни. Слышно лишь щебетание птиц да изредка мягкий шелест шин осторожно обгоняющих нас велосипедов. То, что Микела назвала хибарой, на самом деле небольшой деревянный домик, окруженный деревьями. Во дворе стоят несколько простых столов, покрытых клеенкой.

— Ты не возражаешь, если мы поедим на улице? Сегодня тепло.

Мы садимся на лавки, друг напротив друга. Из домика выходит женщина, у нее зеленые глаза, щедро подведенные сурьмой, она громко обращается к Микеле:

— Привет, Мики, что желаешь: как обычно?

Отмечаю характерный феррарский выговор, как у синьоры Кантони, сестры префекта.

— Спросим мою гостью. — Микела подбородком указывает на меня.

— Ветчина, домашняя колбаса, свежий салат, пойдет? — Женщина разглядывает меня с явным любопытством. — Все натуральное, прямо от производителя.

Зеленые глаза просвечивают меня как рентгеном. Кажется, она принимает меня за иностранку.

— Пойдет, можно и без колбасы.

— Феррарскую чесночную колбасу нужно попробовать обязательно, — настаивает она. — Если хотите, я не буду класть лук в салат.

Не понимаю, какая связь между колбасой и луком, но соглашаюсь:

— Уговорили.

Микела обменивается с трактирщицей довольным взглядом.

Уже в дверях женщина оборачивается:

— Вина не надо, правильно?

— Нет, спасибо, — отвечаем мы хором.

Микела достает из сумочки табак и бумагу для самокруток.

— Приготовлю на потом. Ты куришь?

— Нет.

— И никогда не пробовала?

— Пару затяжек в школе, но меня всегда тошнило.

— Твоя мать в шестнадцать лет курила как турок.

— В жизни не видела ее с сигаретой. А Майо?

— И он тоже. Подростками мы все курили. Майо потом, когда начал колоться, стал курить в два раза больше, а Альма бросила. Я думаю, она панически боялась приобрести зависимость, перестала даже пить пиво.

Ну вот, Микела сама затронула нужную тему, теперь можно спросить о том, что меня волнует.

— Она и сейчас не пьет. Ни вино, ни более крепкие напитки, разве что в исключительных случаях. А когда ты узнала, что Майо колется?