Вера Колочкова - Зов Сирены

— Да папа шутит, бабушка! В кафе не бывает бубликов с маком! — спасла положение Майка. — Мы будем пить чай и есть пирожные с кремом и вишенками!

— Надеюсь, это не вместо обеда?

— А обедать мы пойдем в «Буратино»! Это хорошее детское кафе, нам с Майкой нравится. Да, Майка? Давай одевайся.

— Да, вот еще что, Дмитрий… Майя должна быть у меня не позднее восьми часов, у нее режим. В девять часов ребенок должен лечь спать.

— Я понял, понял… Я приведу ее к восьми, Елена Васильевна.

— А ты отлично выглядишь, Дмитрий. Наверное, прекрасно отдохнул, да?

Хорошо, что они с Майкой уже выходили из дверей — вопрос прозвучал хоть и сарказмом, но получалось почти риторически. Можно было и не отвечать, а быстро шагнуть к лифту, будто он не услышал.

— Бабушка на тебя сердится, пап… — доверительно проговорила Майка, как только за ними закрылись двери лифта. — Но ты не думай, она и на маму тоже сердится.

— Да? А на маму почему?

— Ну, не знаю… Наверное, потому, что мама это… Как же, я слово забыла… А, вспомнила! Она сердится, потому что мама пропускает тебя из виду! Или выпускает из виду… Или теряет… Да, точно! Все время так и говорит — не теряй его из виду! Звони ему каждый день! Даже если сказать нечего, все равно звони! Смешно бабушка говорит, правда?

— Майк, это взрослые разговоры, ты бы не слушала…

— Нет, ну правда же, смешно? Зачем звонить, если сказать нечего? Просто песенку спеть в телефон, что ли? Или стихотворение рассказать?

— Бабушка, наверное, так шутит, Майка.

— Но ведь ты все равно не потеряешься из виду, правда, пап? Зачем она так говорит?

— Майк… Я тебе точно могу сказать — из твоего вида я никогда не потеряюсь. И ты из моего вида тоже никогда не потеряешься. Я всегда буду тебя любить, хоть и не буду каждый день рядом, запомни это раз и навсегда.

— Ладно, пап, я запомню. А только, знаешь, вот у нас в садике мальчик один есть, его Павликом зовут… Он с мамой живет, а с папой гуляет по воскресеньям. И Павлик мне рассказывал, как его папа то же самое все время повторяет… Ну, про то, что всегда будет любить, хоть и рядом не будет… И чтобы Павлик это всегда помнил… Почему все слова получаются одинаковые, пап?

— Не знаю, Майка. Наверное, в этой ситуации трудно придумать какие-то другие слова. Но мне кажется, они самые правильные.

— А бабушка говорит, что не очень правильные! Когда я ей про Павлика и его папу рассказала, она ответила, что так не бывает. Что это… Это… Ой, слово забыла. Что-то про попу… Что это глупый попу…

— Популизм, что ли?

— Точно! Только я не знаю, что это такое. А еще я слышала, как бабушка маме говорила, будто тебя надо простить. Потому что ты за это будешь мамины ноги мыть и воду пить. Да, да, так и сказала! Только я опять не поняла — как это? Ведь нельзя такую воду пить, она ж грязная, фу? Ты ведь не станешь такую воду пить, правда?

— Не стану, Майка. Тем более бабушка просто шутила.

— Опять шутила?

— Ну да… Это специальная такая шутка, только для взрослых. И вот что, Майка… Давай-ка мы не будем больше вспоминать, что говорят мама с бабушкой. Тем более разговоры взрослых нельзя подслушивать.

— А я и не подслушивала! Они разговаривали, когда мы все вместе обедали! Что мне, надо было под стол залезть и уши заткнуть? А кто бы вместо меня обедал?

— Ладно, понял… И все равно не будем больше вспоминать! Давай садись в машину, поехали. Нас ждут карусели, пирожные с вишенками и другие всякие удовольствия! Гуляем, Майка!

— Гуляем, пап! Ура-ура…

День пробежал незаметно и впрямь закружился каруселью. И погода их пощадила, одарив солнечным светом сквозь редеющую желтизну парковых аллей. Правда, дождь пошел к вечеру, но все равно пора было возвращаться.

— Мы ведь еще будем гулять, пап?

— Конечно, Майка. Часто-часто будем гулять. И к бабушке Ане с дедушкой Пашей будешь часто приходить.

— Я тебя люблю, пап…

— И я тебя, Майка… Не будем грустить, ладно? Если мы знаем, что любим друг друга, зачем грустить? Договорились?

— Ладно…

— Ну, пойдем. Видишь, на нас из окна бабушка смотрит?

— Пойдем…

Митя сдал Майку Елене Васильевне, спустился вниз, быстро выехал со двора. В машине все еще оставался Майкин сладко-молочный запах, такой родной, что опять подступил комок к горлу. Ну вот… Уговаривал дочь не грустить, а сам…

К Дэну поехать, что ли? Посидеть, выпить за встречу?

Нет, пожалуй. Не стоит. Завтра с похмелюги голова будет болеть. А завтра нужна рабочая голова, свежая. Завтра на работу! Как хорошо, что завтра на работу.

— …Димон! Вот здорово, что ты пришел! А мы тут зашиваемся.

— …Как отдохнул, Димочка, все в порядке?

— …Димка, тебя в бухгалтерию просили зайти! Да не потом, а сейчас! Отпускные тебе начислили! Не нужны, что ли? Если не нужны — мне отдай.

Какой сладостный хор голосов! Какие они все свои, дружбаны-коллеги, сотрудники и сотрудницы. Да, работать в таком коллективе — дорогого стоит. И ведь чуть не потерял всю эту душевную трудовую поэзию… Во дурак, а? Из‑за кого? Да, из‑за кого…

И вообще, был ли мальчик-то? Может, никакого мальчика и не было? Просто он упал в темный глухой колодец, долго летел вниз, разбиваясь о стены… Долетел до дна, оттолкнулся ногами и вверх полетел. Обратно. И прилетел… А мальчика никакого не было.

Ладно, забудем. Надо работать, наверстывать упущенное. Сделаем вид, что и впрямь не было «мальчика». Никогда не существовало. Просто он вернулся из отпуска…

Ага, размечтался. Всего половина рабочего дня прошла, и пожалуйста, «мальчик» по имени Вика уже нарисовался в дверях кабинета. Хорошо, что ребята курить ушли…

— Привет, Ники! Не ждал, да, что Магомет сам припрется к горе? А мы, Магометы, не гордые, мы можем и припереться, ты же нас знаешь.

— Что тебе нужно, Вика? Я вчера все по телефону сказал.

— Что мне нужно? Хм… Странный вопрос… Как будто не знаешь, что мне нужно… Всего лишь капельку любви.

— Прекрати паясничать.

— Это я паясничаю, да? Но тебе же нравилось раньше, как я паясничаю?

— Все, больше не нравится. Если тебе ничего не нужно, то… У меня много работы, Вика.

— А если нужно? Если я совсем без тебя не могу? Если я люблю тебя так, что… Если я умираю без тебя, а? Нет, правда, Мить… Ты прости меня! Мне очень, очень плохо без тебя. Ну, дура я, напилась в ту ночь, наговорила всякого… Ты же знаешь, что это неправда, что это натура у меня дурацкая. Я больше не буду, честное слово! Клянусь… И Дашка про меня тоже все наврала. Да она мне просто завидует, потому что ей приходится с мерзким стариком спать! А я тебя люблю. Тебя одного. Поедем ко мне, а?

Вика медленно шла на него от двери, смотрела в глаза. Митя вдруг поежился, сглотнул сухим горлом, с трудом отводя взгляд — боже, какие у нее глаза… Ведь они сумасшедшие, как у Настасьи Филипповны. И она, Вика… Она ведь тоже сумасшедшая. Наверное, ее сумасшествие — это как вирус, как инфлюэнца. Иначе… Как объяснить?!