Наталья Миронова - Синдром Настасьи Филипповны

— Нет, как ты мог?!

— Ты повторяешься. Хватит ломать комедию. Мои сыновья — совершеннолетние. Я их пригласил. Не хотели бы — могли бы не приезжать. Могли бы отговориться занятостью, мне бы и возразить было нечего. Но они приехали. Оба. Я их не принуждал. Не грозил вычеркнуть из завещания, — добавил он с улыбкой, вспомнив Юлину шутку.

— Какого завещания? — машинально спросила она.

— Это шутка, извини. Ты не поймешь.

— Ты кое о чем забываешь, — продолжала его бывшая жена. — Это не только твои сыновья, но и мои. Я не дам портить им карьеру…

— Считай, она уже испорчена, — перебил ее Феликс. — Они уже здесь . Веселятся наверху. Отплясывают со своей сестрой.

— Я хочу с ними поговорить. Я имею право как мать.

— Только не здесь. Они приехали на пару дней, ты еще успеешь с ними наговориться. Да что там, держу пари, ты уже с ними говорила! Они же здесь со вчерашнего дня! А теперь уходи.

— Я не уйду, пока не поговорю со своими детьми.

— Не заставляй меня вызывать охрану. — В голосе Феликса, холодном и надменном польском голосе, появились зловещие нотки. — Мне бы очень не хотелось, но если придется… Я не дам тебе испортить нам праздник. Да, один вопрос: как ты сюда прошла? Официант сказал, что у тебя есть приглашение…

— Не твое дело, — оборвала его бывшая жена.

— Нет, мое…

— Это мое дело, — послышался с лестницы звонкий женский голос.

Вскинув голову, Мила, или вернее, Людмила Георгиевна, бывшая жена Лещинского, увидела спускающуюся к ним невысокую стройную брюнетку в таком ослепительно элегантном наряде, что у нее невольно слюнки потекли.

— Нина, ну зачем вы… — начал было Феликс.

— Вы здешний распорядитель? — догадалась Людмила Георгиевна.

— Вот именно, — не моргнув глазом, подтвердила Нина. — Позвольте ваше приглашение. Я должна знать, кто вам его дал. Кто тут у нас Иуда среди апостолов.

— Я хочу увидеть своих сыновей, — упрямо повторила Людмила Георгиевна.

— Знала бы я, что вы будете вести себя паинькой, провела бы вас наверх на минутку, чтобы вы убедились, как лихо ваши сыновья отплясывают со своей сестрой рок-н-ролл. Вот прямо сейчас, в эту самую минуту. Увы, я уверена в обратном. Приглашение отдайте, пожалуйста.

— А если я не отдам приглашение?

— Никаких «если». Я и без вас узнаю, кто вам его дал. Итак?

Людмила Георгиевна швырнула приглашение. Швырнула нарочно на пол, чтобы Нине пришлось за ним наклоняться. Нагнулся Феликс, и Людмила Георгиевна уже сочла момент подходящим, чтобы перейти к физическим действиям, но Нина его вовремя остановила.

— Не надо, Феликс Ксаверьевич, она же только этого и ждет. Поднимите, пожалуйста, будьте любезны, — попросила Нина присутствовавшего при сцене официанта. — Ну-с? С официантом, я надеюсь, вы драться не будете? — повернулась она к незваной гостье. — Все, ваша миссия здесь окончена. Нам двоим вы сумели испортить настроение. Удовольствуйтесь этим. Не заставляйте меня звать охрану. Охрана у нас, знаете, у-у-у! На три метра под землей видят! — повторила Нина любимую шутку своего мужа. — И кричать не надо, — посоветовала она ласково, увидев, что Людмила Георгиевна именно это и собирается сделать. — Там, наверху, громко музыка играет, вас все равно никто не услышит.

Людмила Георгиевна поняла, что проиграла. Ей как-то не приходило в голову, что у Феликса такие мощные тылы, что у его свадьбы с негритянкой может быть такой размах. А ведь следовало сразу догадаться. Хотя бы по тому, что они сняли именно этот ресторан, по количеству шикарных лимузинов у входа. Откуда у Феликса деньги на «Линкольн Континенталь»? И сразу видно, что не прокатная это колымага с обручальными кольцами и пупсом на радиаторе. «Откуда?» — с тоской спрашивала она себя, уже выходя из ресторана. Как она проглядела? Но делать было нечего, она села в свою собственную машину, вдруг показавшуюся ей отвратительно дешевой, хотя это был совсем не хилый новенький «Авенсис» за тридцать тысяч долларов, и уехала.

А Нина и Феликс вместе поднялись по лестнице. Нина на ходу раскрыла сложенное «книжечкой» приглашение на роскошной, чуть рыхловатой кремовой бумаге с золотым тиснением. Каждое приглашение существовало в единственном экземпляре, имя и отчество были напечатаны, а не вписаны от руки. Она уговорила Никиту на эту экстравагантность ради Юли и Эллы Абрамовны, а его и уговаривать не пришлось: он достал бы ей луну с неба, если бы она попросила.

Она взглянула на оттиснутые золотом имена, и сердце ей сжала боль. Что-то в этом роде она предчувствовала, но все-таки не хотела верить.

Когда они поднялись, оказалось, что музыканты уговаривают Эллу спеть «Summertime». Элла тревожно искала глазами мужа. Увидев его, она сразу успокоилась и согласилась. Нине тоже пришлось остановиться и послушать. Элла пела свежим, сильным, мелодичным голосом, взяла все нужные ноты, справилась со всеми трудными местами. Все бешено зааплодировали.

Потом к роялю подошла Юля и неожиданно для всех сказала:

— Можно, я попробую? То же самое. Только мне пониже.

Они с Мишей быстро нашли нужную тональность, и она запела. Все обомлели. Голос у нее был хриплый, негромкий, чуть грубоватый, но она пела верно, ни разу не сбилась и довела великую песню Гершвина, приобретшую неожиданно трагическое звучание, до конца.

Все ошеломленно замолчали, а потом зааплодировали еще громче.

— Это называется настоящий «диксиленд»! — объявил Миша Портной.

Нина обняла Юлю за талию.

— Я и не знала, что ты умеешь так петь. Что ты раньше молчала?

— Я и сама не знала. Я тебе потом кое-что расскажу, но это пока секрет.

— Ладно, — улыбнулась Нина.

— Отлично! — сказал подошедший к ним Галынин, и Юля вдруг, неожиданно для Нины, смутилась.

— Я чего-то не знаю? — спросила Нина.

— Говорю же, потом расскажу, — шепнула Юля.

Даня между тем уговорил музыкантов сыграть ту самую песню Фрэнка Черчилля из «Белоснежки», под которую в прошлом ноябре начинался весенний показ в ателье Нины Нестеровой. Ансамбль заиграл.

Эта мелодия была знакома всем, каждый хоть раз в жизни видел «Белоснежку и семь гномов». Все пошли танцевать, даже чопорные старшие братья Феликса со своими женами. А Нина улучила момент, чтобы все-таки провести отложенное неприятное объяснение.

— Можно тебя на минуточку? — спросила она свою подругу Тамару. — Мне надо в комнату отдыха, составь мне компанию.

То, что называлось комнатой отдыха, представляло собой роскошное помещение, все затянутое шелками, обставленное мягкими бархатными диванами и креслами, увешанное зеркалами. От прозы жизни — собственно уборных — комнату отдыха отделял целый коридорчик, тянувшийся вдоль одной из стен, обитой шелком, как и все остальные. Единственная дверь была скрыта портьерами.