Роман Сенчин - Первая любовь (сборник)

Около месяца не показывалась на люди княгиня, а когда наконец явилась, все были поражены: глаза ее весело блистали, ямочки на румяных щечках смеялись, и осорьинские изумруды, украшавшие прическу, светились особенно тепло и ярко. Люди облегченно завздыхали и заулыбались, между прочими и один конюх, вообще отличавшийся веселым нравом, да вдобавок вспомнивший, как еще недавно эта женщина глухо стонала в его объятиях, и подмигнувший ей. Негромкий выстрел прервал становившееся дерзким веселье. Конюх-весельчак рухнул с черной дыркой во лбу. Ужас, смешанный, однако, с темным восторгом, охватил присутствующих. Княгиня враз сделалась обожаемой и страшной владычицей. И в тот же день железной своей ручкой взялась она за управление огромным своим имуществом и тыщами людских душ. Никто, однако, не знал, что тем утром, взглянув на иконку, Аталия Алексеевна увидела лишь нестриженый затылок Христа: Спаситель отвернулся от нее.

Не прошло много времени, как дом ее превратился в вертеп. Каждый вечер в ее покоях, среди высоких стеклянных сосудов, устраивались оргии, в которых участвовали самые красивые девушки и женщины, самые неутомимые и способные к блуду мужчины. Наутро некоторым из них бесстрастный палач с лицом из сырого мяса резал языки, иных запарывали на конюшне. Гайдуки рыскали по окрестностям и доставляли княгине прохожих и проезжих. После буйного пиршества и головокружительных забав гости нередко просыпались в объятиях медведя или под копытами огромных свиней, обитавших в мрачных подземельях осорьинского дома и питавшихся человеческим мясом.

Слухи о бесчинствах молодой вдовы дошли до государыни. В Осорьин была послана комиссия под началом князя Потемкина.

Как только одноглазый красавец переступил порог осорьинского дома, навстречу ему из других дверей вышла процессия людей в черном, со свечами и иконами, с монахами и попами, со стенаниями и заунывным пением. Двадцать двухсаженных гайдуков несли на плечах широкие носилки с телом прекрасной владелицы имения.

Потемкин грозно нахмурился и жестом велел опустить носилки.

Обнаженная женщина дивной красоты, едва прикрытая прозрачным газом, лежала со скрещенными на груди руками. Ниспадавшие на плечи волосы ее были украшены цветами картофеля. Потемкин опустился на колено и откинул газ с ее лица.

– Диво! – восхищенно прошептал он.

Внезапно раздался странный мелодичный звук, сопровожденный, однако, слишком знакомым всякому запахом.

Потемкин вскочил и обвел людей недоуменным взглядом.

– Но она, кажись, бздит! – воскликнул он.

– Только из почтения к вам, любезный Григорий Александрович! – Прекрасная «покойница» перевернулась на живот, явив взорам петербургских гостей отлично выпеченные ягодицы. – При сем обратите внимание на крохотную серебряную флейточку, вставленную в известное отверстие и облагораживающую звуки естества. – Она кокетливо подняла ножку и вторично издала нежный звук. – Не желаете ли испробовать, Григорий Александрович?

Потемкин хохотал как безумный. В ту же минуту участь княгини была решена. Григорий Александрович провел в имении месяц. В качестве отчета о поездке он привез в подарок государыне крохотную серебряную флейточку, вызвавшую во дворце фурор и заставившую забыть о проказах княгини Осорьиной.

Более тридцати лет предавалась она неистовому блуду. Иные ее привязанности длились годами, иные – часами; разная была и награда: от драгоценностей и рабов до урезания языков и медвежьих объятий. С годами вместе с угасанием тела гасла и потребность в мужских ласках, которым все чаще предпочитались ласки женские и скотские, для чего в богато убранном деннике содержался ученый осел Соломон, а в роскошной будке – дог Давид. Однако страстно увлекшийся ею именно в те годы князь Понятовский сделал в своем дневнике запись следующего содержания: «Она брюнетка, ослепительной белизны. Брови у нее черные и очень длинные, нос греческий, рот как бы зовущий для поцелуя, рост скорее высокий, тонкая талия, легкая походка, мелодичный голос и веселый смех, как и характер». Ему, впрочем, возражает французская художница Виже-Лебрен, писавшая ее портрет и утверждающая, что Аталия Алексеевна «очень низкого роста».

Весною 1774 года войска очередного русского самозванца Емельяна Пугачева придвинулись близко к границам владений княгини Осорьиной-Рощи. Понимая, что пощады ей от государя-разбойника ждать никак нельзя, Аталия Алексеевна велела собираться в отъезд.

В тот вечер она была проста и тиха, почти ничего не ела и вконец растрогала челядь милосердным обращением и кротостью, которая, вообще говоря, была не в ее нраве. Оставшись в спальне одна, она тяжело опустилась на табурет перед зеркалом. Оно отразило лицо немолодой усталой женщины, вынужденной пускаться в ухищрения для сокрытия своих лет. Сердце ее сжалось. И долго сидела она неподвижно, чувствуя, как пустеет ее сердце и заволакивается туманом душа.

Внезапно со двора донесся шум. Княгиня прислушалась.

Кто-то громко выругался; всхрапнули лошади; пришибленно завизжала собака; охнула и быстро побежала сенная девушка; с грохотом распахнулась дверь спальни.

– Кто тут? – вскинулась княгиня.

Твердым, уверенным шагом приблизился к ней громадный мужчина с ключом вместо креста на шее – и тело ее тотчас узнало его, и горячим воском наполнились увядающие груди, и тугим шелком натянулся ее живот.

– Господи! Откуда ты?

– С вершины Аманы! – прохрипел он, одним движением разорвав на ней пеньюар. – С вершины Сенира и Ермона! – выкрикнул он, швыряя ее на постель. – От логовищ львиных, от гор барсовых! – прошептал он, погружаясь в нее, как в бездну.

Семь дней и ночей, без еды и сна, предавались они плотским воспоминаниям о той ночи любви, которая однажды развела их на долгие годы. Семь дней и ночей, без еды и сна, и на восьмой княгиня вспомнила все. И поняла также, что отныне до смерти обречена этому мужчине. Без ужаса и удивления внимала она его рассказам о странствованиях по Европе, о дуэлях и войнах и о том, что вот уже полгода, как служит он под знаменами Емельяна Самозванца, который пожаловал его чином полковника.

– Что ж, – только и молвила она, – значит, умереть мне полковницей.

Утром восьмого дня она собрала всех своих слуг, гайдуков и егерей и передала их под начало полковника Сорьина, передала вместе со знаменем – белой шелковой простыней, на которой за семь дней и ночей ало отпечатались ее ягодицы, спина с горошинами позвонков и круглые пятна от стертых в кровь его коленей.

Так началась третья жизнь княгини Осорьиной-Рощи.

Спустя два месяца поручику Изместьеву удалось хитростью заманить «полковника» Сорьина в засаду и захватить живым в плен. Его пытали и казнили на базарной площади городка Осорьина. Аталия Алексеевна попыталась выкрасть тело возлюбленного, для чего подослала к палачу лазутчиков с мешком червонцев, однако единственное, что ей удалось, так это выкупить у ката один сорьинский член. Поместив его в стеклянный сосуд, наполненный едким желтым спиртом, Аталия Алексеевна уединилась в черном шатре и провела в полном одиночестве три дня и три ночи. Но никто не слышал ее рыданий.