Дарья Лаврова - Москва, я люблю его!

– Извини, я не специально… – пыталась оправдаться я. – Тебе, наверное, очень противно.

– Перестань. Со всеми бывает.

– Не со всеми… – всхлипывала я.

– Пей. – Миша протянул бутылку воды. Он поправлял мне волосы, бережно держал за плечи, гладил по спине. В этих простых прикосновениях не было сексуального подтекста, но они заменяли сотни и тысячи слов, которые он мог сказать, но промолчал.

Мы вернулись в машину и поехали дальше. Дома он сам дал мне таблетку и стакан воды, дождался, пока я выпью, и накрыл пледом. Погладил по голове и тихо ушел.

Моя внутренняя система зависла. Игорь был везде и во всем.

Мне снилось, что он встречает меня на станции, когда я возвращаюсь домой из института, как целует в нос и лоб, как рядом прыгает лохматый Билли.

Снилось, как я прихожу домой, а Солодов уже ждет меня там, в моей комнате на диване. В его руках корзина цветов, он улыбается, говорит, что был не прав, просит прощения и делает предложение, а потом я просыпаюсь. Ныли виски, болело горло, тянуло низ живота.

Проснувшись, я долго стояла у зеркала в прихожей, одна, в пустой квартире. Я поправилась почти на десять килограммов, потому что Солодову не нравились слишком худые женщины. Одежду, что он мне покупал, в первый же день разобрали мои однокурсницы, а в свою старую не влезала. Все, что я могла носить – две пары спортивных штанов, три мешковатых футболки, старый растянутый свитер в полоску и куртка.

Пополнело даже лицо, особенно щеки. Я выглядела на тридцать лет и с трудом узнавала себя. Я видела не себя, а ее. Ее. Бывшую жену Игоря. Девушка в отражении была мне противна, тем не менее я была готова отказаться от себя и стать другой, стать ею, стереть прошлое, лишь бы Игорь снова был рядом со мной.

И я хотела от него ребенка, в свои наивные, глупые и неполные восемнадцать лет. Школьная подруга писала, что сейчас на седьмом месяце. Парень бросил ее еще до того, как стало известно о беременности. Она оставила ребенка, а я не стала писать ей про себя. Я ведь могла его оставить, взять академ, вернуться домой, мы бы вместе гуляли, растили их, обсуждали, как они развиваются, что едят, как говорят.

Теперь этого уже не будет.

Я ждала Оксану, готовила ужин, резала салат, запекала рыбу и смотрела в окно. Градусник показывал больше двадцати, солнце отражалось в окнах соседних домов и слепило глаза. Это время суток оказалось для меня самым трудным. Начало лета, теплый вечер – самое время, чтобы сидеть с друзьями на берегу канала, жарить шашлык и пить дешевое вино из пластиковых стаканов, постелив на траву старое покрывало и глядя, как рядом то и дело пролетают «ракеты» и катера. Наверное, Игорь сейчас там, думала я, прикрывая левую штору, чтобы солнце не било в глаза.

Я начала бояться темноты и перестала засыпать без снотворного. Темнота снаружи, далекий свет чужих окон, ветер и шум дождя после полуночи навевали панический ужас. Я старалась успеть задвинуть плотные шторы до того момента, как на улице стемнеет. Задвигала и скрепляла канцелярским зажимом для бумаги.

Спала со светом, если даже удавалось заснуть. Поджимала колени к груди, пряталась под одеяло, боялась встать ночью и просто дойти до туалета. Просыпалась измученной, в слезах; мне не хватало воздуха. Каждую ночь снился Игорь, и почему-то бабушкина подруга, умершая прошлым летом. Каждую ночь…

Я медленно сходила с ума и почти не выходила на улицу.

Когда сидеть дома становилось невыносимо, я выходила на улицу, застегивала куртку под горло, накидывала капюшон и шла гулять, или садилась на старые качели на детской площадке напротив нашего подъезда и тихо раскачивалась, отталкиваясь ногой от песка.

Однажды я почти дошла до пятиэтажки Игоря в районе «пьяных двориков». От рыночной площади, железной дороги, перехода, детской площадки и низких заборчиков тут же закололо в груди, затошнило, затрясло.

Хотелось пройтись по шпалам, усыпанным гранитом, по которым уже давно не ходят товарные поезда, зайти во двор дома Игоря, сесть на лавку под окном, посмотреть на кошек, живущих в подъезде, – только вот попадаться на глаза тетке Нине с первого этажа, которая их подкармливала, не хотелось.

Пошел дождь. Сонный, медлительный и какой-то несерьезный, как водяная пыль из пульверизатора для опрыскивания домашних цветов. Холодные руки в момент стали неприятно влажными. Я сидела на качелях, пила пиво и плакала – было жалко себя, такую маленькую, глупую, сидящую на качелях в дождь, почти уже пьяную.

– Ты чего тут сидишь?

На скамейке у разрисованной котельной сидела Оксана и тщетно пыталась закурить сигарету. Чиркала зажигалкой, ладонью прикрывала от ветра, тихо материлась – все бесполезно.

– Я взяла нам с тобой билеты домой. На утро субботы. Время собирать вещи, малышка.

– Три часа назад я рассталась со своим парнем по СМС. Я встречалась с ним половину десятого класса, весь одиннадцатый класс и летние каникулы, – рассказывала на ходу Маша, едва поспевая за мной.

Мы сошли с платформы, прошли мимо рынка и скрылись в темных дворах кирпичных пятиэтажек.

– У меня начинается новая жизнь, а чувствую себя так гадко… – продолжала она. – Он не ответил мне. Наверное, я сделала глупость. Он мой самый первый парень.

– Не грузись пока, – ответила я. – Пойдешь учиться. Не пройдет и месяца, как познакомишься с нормальным парнем и влюбишься в него. Тебе нужно развеяться. Завтра у моих друзей свадьба. Меня пригласили, а я одна. Можем пойти вместе.

– Пойдем, – немного подумав, улыбнулась Маша. – Но мне совсем нечего надеть.

– Я могу дать тебе платье. У меня их много.

На углу дома за три квартала до нашего Дима разговаривал с каким-то парнем. В нашем гетто у него есть знакомые чуть ли не в каждом доме. Ему повезло родиться общительным, или, как сейчас принято говорить, коммуникабельным.

Интересно, он уже знает, что родители его сестры запретили ей общаться со мной? Я забегаю на минуту вперед и пытаюсь представить очередное, ничего не значащее пересечение наших маршрутов на карте небольшого подмосковного города.

Я буду улыбаться шире обычного, громко рассказывать что-нибудь Маше, смеяться и вести себя так, будто у меня все отлично. Дима бросит на меня короткий взгляд, задержится где-то в районе колен, может быть, даже замолчит на время, а потом отвернется, так ничего и не сказав мне. Не сказав даже «привет». Даже не кивнув головой.

Я пройду мимо, и еще плюс десять метров, а потом осторожно повернусь, чтобы увидеть, смотрит ли он мне вслед. Он будет смотреть, но, заметив мой взгляд, тут же отвернется, будто это вообще был не он.

– Оксан, привет! – крикнул Дима, помахав рукой.