Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка

Лифт доставил ее на второй этаж, она зашла к себе в спальню, предупредив сиделку, что навестит мужа через пятнадцать минут. Долго разглядывала себя в зеркале, огладила свои шелковистые черные волосы, провела рукой по тугому крутому пучку, собранному на затылке. Достала из шифоньера шляпу, купленную в Париже год назад, когда шляпы снова вошли в область высокой моды. Надев ее и тщательно выбрав самый подходящий угол наклона, на миг задумалась, чего ради она вообще ее купила. Кто обратит внимание на прелестную эту шляпу? Рафаэлла расслышала шорох черной вуалетки, добавлявшей загадочности ее большущим миндалевидным глазам, и по контрасту с черной шляпой, волосами и вуалеткой, кремовая белизна кожи оказывалась особенно заметной. Осторожно наложила она тонкую полоску светлой помады, укрепила жемчужные клипсы в ушах. Оправила костюм, подтянула гольфы, заглянула в сумочку, чтоб убедиться, что деньги, нужные в поездке, лежали в боковом кармашке черной сумочки из крокодиловой кожи, что некогда прислала из Испании мама. Убедившись, что все в порядке, застыла перед зеркалом — дама невероятной элегантности, красоты, стильности. Такая женщина ужинает у Максима и ездит на скачки в Лоншан. Такую женщину видят на раутах в Венеции, Риме, Вене, Нью-Йорке. Такая дама — театральный завсегдатай в Лондоне. Нет, не такими должны бы стать лицо, фигура, весь вид той девушки, что непримеченной скользнула в женщины и являлась ныне супругой согбенного, близкого к смерти семидесятишестилетнего старика. Увидев себя такую, увидев со всею ясностью правду о себе, Рафаэлла взяла в руки дорожную сумку и пальто, соболезнующе улыбнулась своему отражению, пуще прежнего сознавая, как обманчива бывает внешность.

Поведя плечами, ушла она из спальни, поглаживая прелестное длинное пальто из темной выдры, накинутое на руку, на обратном пути по лестнице. Лифт встроили для Джека Генри, она же обычно предпочитала ходить по дому пешком. Так поступила и сейчас, поднялась на третий этаж, где издавна располагались мужнины комнаты и еще три помещения впридачу, предназначенные для сиделок, посменно заботившихся о Джоне Генри. То были три истые матроны, довольные кровом, пациентом, своей работой. За службу им платили отменно, и подобно той женщине, что подавала Рафаэлле завтрак, они умели оставаться малозаметными и безличными в череде лет. Изредка Рафаэлла скучала по горячности бывавших невыносимыми слуг Санта Эухении. Те были как правило раболепны, однако порой бунтовали и дулись, а служили семье ее матери зачастую из поколения в поколение, в любом случае подолгу. Бывали они воинственны и ребячливы, полны любви и всеотданности. Их распирали смех и гнев, и преданность тем, кому они служат, несхожие с холодными профессионалами, работавшими у Джона Генри.

Рафаэлла легонько постучала в дверь, ведущую в комнаты мужа, оттуда незамедлительно высунулась голова.

— Доброе утро, миссис Филипс. Мы полностью готовы.

Кто это «мы»? Рафаэлла, согласно кивнув, вошла, миновала небольшую прихожую и вступила в спальню, к которой, как и у нее этажом ниже, примыкали будуар и скромной площади библиотека. Сейчас Джон Генри был запеленут в постель, взгляд его сосредоточился на уже разгоревшемся по-за решеткой камине у противоположной стены. Она приблизилась к нему тихо, он, кажется, не слышал этого, пока она не села на стул рядом с кроватью и не взяла его за руку.

— Джон Генри… — после четырнадцати лет, проведенных в Сан-Франциско, акцент, когда она произносила его имя, по-прежнему сберегался, хотя английский Рафаэлла знала в совершенстве с давних пор. — Джон Генри…

Он медленно поднял взгляд не повертывая головы, а затем пошевелился, чтобы удобнее было смотреть, и сухое истомленное лицо исказилось в неком подобии улыбки.

— Привет, малышка. — Речь у него была невнятная, однако Рафаэлла умела понимать его; улыбка, получавшаяся после удара искривленной, всегда разрывала ее сердце. — Выглядишь ты премило. — А после еще одной паузы: — У моей матери была такая шляпа, давно-давно.

— По-моему, я в ней глупо выгляжу, но… — Она дернулась плечом, вдруг совсем француженка по внешности, с мимолетной улыбочкой. Но улыбался только рот. Не глаза, — что превратилось в редкость. А в его глазах вовсе не бывало улыбки, разве изредка при взгляде не нее.

— Итак, уезжаешь сегодня? — Вид у него был озабоченный, и опять ей подумалось, не следовало бы отменить намеченную поездку.

— Да. А ты, милый, хочешь, чтоб я осталась дома?

Он отрицательно повел головой, снова постарался улыбнуться:

— Нет. Ни за что. Хочу, чтоб ты почаще выбиралась из дому. Тебе это полезно. Увидишь… — Он сбился в этом момент, искал в памяти что-то, явно улетучивающееся оттуда.

— …Маму, тетю, двух двоюродных сестер.

Он закивал. Смежил веки.

— Тогда, значит, ты в безопасности.

— Я всегда в безопасности.

Он еще раз кивнул, на вид крайне устало, и она поднялась со стула, поцеловала, наклонясь, его в щеку, затем столь же мягко высвободила свою руку из его пальцев. Ей было показалось, что он стал засыпать, но тут Джон Генри открыл глаза навстречу ее взгляду.

— Береги, себя, Рафаэлла.

— Обещаю. Я позвоню тебе.

— Не обязательно. Отчего б не отвлечься от всего здешнего и не повеселиться?

— С кем? С мамой? С тетей? — Ее подмывало издать вздох, но она сдержалась. — Я вернусь очень скоро, все тут знают, как меня найти, если я тебе понадоблюсь.

— Не понадобишься… — Он едва заметно ухмыльнулся. — Ну не до такой степени, чтоб испортить тебе это развлечение.

— Ничего ты не испортишь, — шепнула она ему и склонилась, чтоб еще раз поцеловать.

— Я буду скучать по тебе.

Теперь он покачал несогласно головой и отвернулся от Рафаэллы.

— Не надо.

— Дорогой мой… — Пора было уходить, отправляться в аэропорт, но ее не покидало сомнение, вправе ли она вот так оставлять его. Вечное сомнение. Вправе ли? Может, не ехать?

— Джон Генри… — Рафаэлла коснулась его руки, он вновь обернулся к ней.

— Мне пора.

— Вот и хорошо, малышка. Все будет хорошо. — В его взгляде она прочла отпущение себе, теперь уже он взял ее точеную руку своими скрюченными сморщенными пальцами, некогда столь крепкими и столь здоровыми. — Счастливого пути. — Он старался вложить в эти слова как можно больше весомости и покачал головой, заметив слезы в ее глазах. — Езжай, со мной все будет лучшим образом.

— Обещаешь? — Ее увлажнившиеся глаза блеснули, а его улыбка была нежнейшей, когда он поцеловал ей руку.

— Обещаю. Веди себя хорошо, девочка, съезди и развлекись. Обещай мне, что купишь себе в Нью-Йорке что-нибудь потрясающе распрекрасное.

— Например?

— Меха или добротные драгоценности. — На секунду ему стало жалко себя. — Что-нибудь, чему ты обрадовалась бы, если бы это купил тебе я. — И улыбчиво глянул ей в глаза.