Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка

Она повернулась к отцу:

— И до свидания. И не проведу ни одной ночи в этом доме, ведь я шлюха… Это не я шлюха, папочка, и не эта госпожа, это ты… ты… — Она почти кричала. — То, что ты сказал мне в прошлом году, почти убило меня. Почти год я терзала себя по поводу того, что сделал Джон Генри. Тогда, когда любой убеждал меня, что я невиновна, в том что он сделал, потому что был слишком стар, болен и несчастен. Только ты обвинил меня и назвал шлюхой. Ты сказал, что я обесчестила тебя, что я могла вызвать скандал, который бы втоптал в грязь твое доброе имя. И что же ты, черт возьми! Как насчет нее? — Она едва заметно кивнула в сторону дамы в голубом пеньюаре. — Не думаешь ли ты, что это будет скандал скандалов? Как насчет твоих слуг? А что скажет господин Министр? Его избиратели? А что подумают твои клиенты в банке? Тебе это не все равно? Или же это только я могу навлечь на тебя позор? О, Боже! То, что я сделала, — это еще цветочки. И ты имеешь на это право, потому что тебе так захотелось! Кто я такая, чтобы говорить тебе, что делать, чего не делать, что правильно, а что нет? Но как ты посмел называть меня так? — На миг она остановилась, захлебываясь от желания разрыдаться, затем продолжила.

— Я никогда не прощу тебя, папа… никогда!

Он смотрел на нее, дрожа всем телом, которое за эти минуты постарело на сорок лет. На его лице видна была боль, так он переживал ее слова.

— Рафаэлла… Я был не прав… Я был не прав… Это случилось потом. Я клянусь. Это началось нынешним летом.

— Мне без разницы, когда это началось! — Огненным взором она смотрела то на него, то на его избранницу, плакавшую в кресле.

— Когда я это сделала, ты назвал меня убийцей. Теперь ты делаешь тоже самое, и все в порядке! Я собиралась провести остаток своей жизни в Санта Эухения, поедая свою душу. И ты знаешь, почему? Все из-за тех слов, которые ты мне сказал. Потому что я верила тебе. Потому что я чувствовала себя бесконечно виновной и я приняла на себя пожизненную печаль за все это. — Она вышла из будуара к двери основной комнаты. Он последовал за ней, спотыкаясь, и только на миг она остановилась и обернулась к нему с презрением в глазах.

— Рафаэлла… Прости меня…

— За что мне тебя прощать, отец? За то, что я тебя разоблачила? Ты не мог приехать ко мне, рассказать это? Ты не мог приехать и сказать, что ты уже не думаешь, что я убила мужа? Ты не мог мне сказать, что ты многое переосмыслил, и решил, что был не прав? Если бы я не застала тебя, когда бы ты ко мне приехал сказать все это? Когда?

— Не знаю… — Его голос охрип так, что он почти шептал. — Через некоторое время… Я бы…

— Что бы ты? — Она покачала головой. — Я не верю тебе. Ты никогда бы не сделал этого. И на все это время, пока ты бы развлекался со своей любовницей, я бы похоронила себя в Испании. Ты можешь жить спокойно, зная обо всем этом? Можешь? Если кто и разрушил чью-то жизнь, так это только ты. Ты почти уничтожил мою жизнь.

С этими словами она хлопнула дверью. Она спустилась по лестнице и заметила, что ее багаж все еще внизу. Трясущимися руками она взяла чемоданы, а дамскую сумочку накинула на плечо. Открыла дверь и направилась к ближайшей стоянке такси. Она знала, что стоянка должна быть сразу за углом. Рафаэлла была в таком состоянии, что могла бы дойти пешком до аэропорта, чтобы побыстрей улететь назад в Испанию. Когда она поймала такси, дрожь в ее теле еще не унялась. Она села в такси, приказала водителю ехать в Орли, а сама откинулась на подголовник и заплакала. По щекам ее потекли слезы.

Неожиданно она почувствовала гнев и ненависть к отцу. Что за ублюдок, каков лицемер! А как же ее мать? Как быть со всеми его обвинениями? Все, что он сказал?… Но, переживая все это на пути в аэропорт, она вдруг подумала, что у всех есть свои слабости, и у него, и у нее, и у матери, все же живые люди… Может быть, она действительно не убивала Джона Генри. Может быть он просто сам не хотел больше жить.

Сидя в самолете на пути в Мадрид, она глядела в ночное небо, обдумывая все это. И впервые в этом году она почувствовала освобождение от своего бремени вины и боли. Ей вдруг стало жаль своего отца и она внутри даже рассмеялась, вспомнив как нелепо он выглядел в этом красном халате рядом с этой крупной блондинкой в голубом пеньюаре, с пуховым воротником вокруг ее толстой шеи. Когда самолет приземлился в Мадриде, она уже смеялась про себя, и с улыбкой на лице вышла из самолета.

На следующее утро Рафаэлла спустилась к завтраку. Ее лицо было, как обычно худым и бледным, но в глазах был заметен какой-то другой, необычный блеск. Она выпила кофе и охотно рассказала матери, что обсудила с отцом все их совместные дела.

— Но в таком случае, почему ты не могла просто позвонить ему?

— Потому что думала, что все это займет гораздо больше времени.

— Но это же глупо! Почему ты не осталась в гостях у отца?

Рафаэлла тихо поставила свою чашку кофе:

— Потому что я хотела вернуться сюда как можно скорей, мама.

Алехандра почувствовала что-то подозрительное и внимательно посмотрела Рафаэлле в глаза.

— Почему?

— Я еду домой.

— В Санта Эухению? — Алехандра обеспокоенно посмотрела на нее. — Ради Бога, только не это. Останься хоть бы до Рождества в Мадриде, и мы поедем туда все вместе. Я так не хочу, чтобы ты туда сейчас ехала. Там слишком мрачно сейчас.

— Я это знаю, но я не туда собираюсь ехать. Я имею в виду Сан-Франциско.

— Что? — Алехандру будто током ударило. — Вы это обсуждали с отцом? Что он сказал?

— Ничего. — Рафаэлла почти смеялась про себя, вспомнив, как он выглядел в своем красном халате. — Это мое решение. — То, что она узнала о своем отце, освободило ее окончательно. — Я хочу уехать домой.

— Не будь смешной, Рафаэлла, вот твой дом. — Широким взмахом руки она обвела огромные залы дома, принадлежавшего их семье уже сто пятьдесят лет.

— Частично да, но и там у меня тоже есть свой дом. Я хочу туда уехать.

— Что ты там будешь делать? — Ее мать выглядела совершенно несчастной. Сначала она пряталась в Санта Эухении, словно раненая лань, а теперь решила упорхнуть. Но ей пришлось признать некоторую логику в ее поведении. Это был маленький проблеск, мерцание, напоминание о той Рафаэлле, которой она была когда-то. Она по-прежнему была молчалива и странна, замкнута в себе, и даже сейчас она не говорила о том, что собиралась делать. Алехандра забеспокоилась: неужели опять отец что-то такое ей сказал, из-за чего она едет в Америку? Было ли это снова чем-то очень неприятным? Вообще-то, еще не успел миновать год со времени гибели ее мужа.

— Почему бы тебе не дождаться весны?

Рафаэлла отрицательно покачала головой.

— Нет, я уезжаю.

— Когда?

— Завтра. — Она решила это в тот же момент, когда говорила. Потом поставила чашку кофе и посмотрела матери в глаза. — Я не знаю, сколько там пробуду, когда вернусь. Единственное, что я могу сказать, так это то, что когда я отошла от всего что со мной случилось, я пришла в ужас. Я должна вернуться.