Кристин Ханна - Светлячок надежды

За последние два года они стали очень близки, Джонни и сыновья. Годы, проведенные в Лос-Анджелесе, сплотили их, и мальчики очень радовались возвращению. Тем не менее Джонни замечал трещины, уже появляющиеся в их отношениях. У обоих, а особенно у Уильяма, уже были свои секреты. Уильям стал уклончиво отвечать на самые простые вопросы. «Кто это звонил?» – «Никто». – «Значит, ты разговаривал ни с кем?» Что-то вроде этого.

– Привет, пап, – сказал Уильям, перепрыгивая через последние три ступеньки. Лукас отстал на секунду. Они с размаху опустились на пол, так что задрожали половицы.

Боже, как он любил сыновей! И все же без Кейт он много раз подводил их по мелочам. Не стал мальчикам, да и Маре, таким отцом, которого они заслуживали. Джонни протянул руку и оперся на столик в прихожей. Без Кейт он совершил столько ошибок! Но почему это стало ясно только теперь?

Простят ли они его когда-нибудь?

– Ты в порядке, папа? – спросил Лукас. Конечно, Лукас. Позаботься о Лукасе… он не поймет. Он может скучать по мне больше всех.

Джонни кивнул.

– Завтра нужно убрать и покрасить дом Дороти. Приготовить к возвращению Талли. Я знаю, что вам очень хочется помочь.

Лукас шагнул вперед и заглянул в глаза отцу.

– Это не твоя вина, папа, – тихо сказал он. – Я имею в виду Талли.

Джонни протянул руку и коснулся щеки сына.

– Ты так похож на маму!

– А Уильям на тебя, – сказал Лукас. Старый семейный миф, давно преданный забвению. Но это действительно так.

Джонни улыбнулся. Возможно, так и должно быть – они будут жить дальше, но Кейт останется с ними, напоминая о себе даже в мелочах. Наконец он готов. Как это ни печально, но несчастье с Талли помогло понять, что действительно важно в жизни.

– Где ваша сестра?

– Отгадай, папа, – ухмыльнулся Уильям.

– У себя в комнате?

– Что она делает там столько времени? – удивился Лукас.

– У нее, ребята, сейчас сложный период. Давайте будем к ней снисходительны.

– Ладно, – в один голос ответили оба.

Джонни поднялся по лестнице. Около закрытой двери в спальню Мары он притормозил, но стучать не стал. Он изо всех сил старался не беспокоить ее. Сегодня в больнице Джонни видел, насколько глубока ее боль, а за эти годы он усвоил один важный урок: молчание значит не меньше, чем слова. Когда Мара будет готова к разговору, он постарается не ударить в грязь лицом. Нельзя ее больше разочаровывать.

Джонни прошел к себе в комнату, бросил на кровать кипу бумаг, затем направился в ванную и долго стоял под горячим душем. Когда он уже вытирал голову полотенцем, раздался стук в дверь.

– Входи! – крикнул он, быстро натянув на себя джинсы и футболку.

Дверь открылась. На пороге стояла Мара. При взгляде на нее Джонни каждый раз охватывала грусть. Она такая худая, печальный призрак прежней девочки.

– Можно с тобой поговорить?

– Конечно.

Мара отвела взгляд.

– Не здесь.

Повернувшись, она вышла из комнаты, сбежала по лестнице вниз. Джонни последовал за ней. Мара сдернула с крючка у входной двери куртку и, натягивая ее на ходу, вышла на улицу.

На террасе она села в одно из плетеных кресел, которые так любила мать. Джонни остановился рядом. Над ними раскинул ветки клен. Алые, оранжевые и лимонно-желтые листья усеивали веранду; несколько листьев прилипли к перилам. Сколько раз Джонни и Кейти сидели здесь вечером, уложив детей спать? Ночь надвигалась на них, в вышине над ними мерцали звезды, и они слушали друг друга и шелест волн.

Джонни отогнал воспоминания и сел в кресло рядом с дочерью. Старое, посеревшее кресло скрипнуло под его весом.

– Я дала интервью журналу «Стар», – тихо сказала Мара. – Сообщила им, что Талли наркоманка и алкоголичка. Они заплатили мне восемьсот пятьдесят долларов. Статья вышла на прошлой неделе. Я видела журнал в квартире Талли. Она читала его перед тем, как сесть в машину.

Джонни сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Потом сказал про себя: «Помоги мне, Кейт». Убедившись, что владеет голосом, он заговорил:

– Вот, значит, что ты имела в виду, когда говорила, что это твоя вина.

Мара повернулась к нему. От ее страдающего взгляда у него разрывалось сердце.

– Это все из-за меня, пап!

Джонни посмотрел на дочь.

– После смерти мамы мы отдалились друг от друга, – сказал он. – Я виноват. Находиться рядом с Талли было слишком тяжело, и я отошел в сторону. Нет, черт возьми – сбежал. Ты не единственная, кто ее обидел.

– Мне от этого не легче, – упавшим голосом возразила Мара.

– Я тысячу раз думал о том дне в твоей комнате, в общежитии, – тихо сказал Джонни. – Я был не прав, что устроил такой скандал. И отдал бы все, чтобы время повернуть вспять. И тогда я сказал бы тебе, что я все равно люблю тебя, какой бы выбор ты ни сделала, что всегда буду любить, и ты всегда можешь на меня рассчитывать.

– Мне это было так нужно. – Мара торопливо смахнула слезы.

– И я виноват перед Талли. Я был не прав, обвиняя ее.

Мара молча кивнула.

Джонни вспоминал все ошибки, которые совершил в отношении своей дочери, все случаи, когда уходил, вместо того чтобы остаться, когда молчал, вместо того чтобы говорить. Все промахи занятого отца-одиночки.

– Ты меня простишь?

Мара не отрывала от него взгляда.

– Я люблю тебя, папа, – сказала она.

– Я тоже тебя люблю, детка.

Улыбка у Мары получилась не слишком веселой.

– А как насчет Талли? Наверное, она думает…

– Что бы ты сказала ей прямо сейчас?

– Как сильно я ее люблю. Но у меня не будет такой возможности.

– Будет. Ты все скажешь ей, когда она очнется.

– Знаешь, в последнее время я не очень верю в чудеса.

Джонни едва сдержался, чтобы не сказать: «Как и мы все».

– Маме бы это очень не понравилось. Она ответила бы, что все идет своим чередом и что ты не должна терять надежду, пока это возможно…

– И потом тоже продолжать верить, – тихо закончила Мара.

На мгновение – такое короткое и такое прекрасное – ему показалось, что Кейт здесь, рядом. Листья шелестели у них над головой.

– Я хочу увидеться с доктором Блум, если ты не против.

Джонни поднял голову и увидел, как раскачивается стеклянная банка со свечой. Спасибо, Кейти.

– Я запишу тебя на прием.

За день до того, как Талли должны были выписать домой, Райаны и Муларки высадились у дома на улице Светлячков, как команда профессиональных уборщиков. Дороти никогда не видела, чтобы люди трудились с таким усердием и так слаженно.

Спальню в глубине дома – Талли занимала ее, когда ей было четырнадцать лет и вот теперь, в пятьдесят – освободили от мебели, выскребли дочиста и покрасили в небесно-голубой цвет. Больничную кровать поставили так, чтобы Талли со своего места могла видеть окно в комнате. Из окна открывался вид на огород и на дом лучшей подруги через дорогу напротив. На кровати новое постельное белье, выбранное Марой, из набивной ткани с цветочным узором. На прикроватной тумбочке близнецы расставили фотографии, не меньше десятка – Кейт и Талли в разные периоды, Талли с розовым младенцем на руках, Джонни и Талли на сцене, где им вручают какую-то премию. Дороти хотелось бы добавить в эту коллекцию и снимок, где изображена и она с дочерью, но такого просто не было. В разгар работ появилась медсестра из центра по уходу за коматозными пациентами и не меньше двух часов инструктировала Дороти, объясняя, как ухаживать за Талли.