Даниэла Стил - До конца времен

За все покупки Лили расплатилась банковским чеком, и продавщица, которой она сказала о поездке в Нью-Йорк по делам, помогла ей уложить вещи в чемодан и дала несколько советов относительно того, как лучше одеться в дорогу.

Дома Лили спрятала чемодан под кроватью. Никто не видел, как она уезжала и как вернулась, и она чувствовала себя обманщицей, хотя и знала, что поступает правильно.

В четверг вечером Лиллибет решилась рассказать все отцу. Дождавшись, пока Генрик поужинает, она попросила его с ней поговорить. Почувствовав неладное, отец жестом услал сыновей в их комнаты, а потом повернулся к ней. До сих пор он думал, что дочь отказалась от своей идеи опубликовать книгу, но сейчас засомневался – очень уж серьезным было выражение ее лица, к тому же Генрик отлично знал, что Лили умеет быть почти такой же упрямой, как он.

Пока братья не ушли, Лиллибет буквально тряслась от страха, но старалась этого не показывать. Встав перед отцом, она непроизвольно взялась руками за проймы фартука, и это прикосновение неожиданно придало ей мужества. Фартук сшила ее мать, и Лили специально надела его для серьезного разговора. Сейчас ей казалось, что мама рядом, что она непременно поможет.

– Я должна сказать тебе одну вещь, папа, – начала она. – Вернее, две вещи… Во-первых, я решила, что не буду отказываться от издания моей книги, потому что в ней нет ничего плохого и… греховного. Я уверена, что мама была бы не против. Ну а во-вторых, я должна поехать в Нью-Йорк, чтобы кое-что исправить в моей книге. Мистер Белладжо сказал, что мне поможет одна женщина, которая у него работает. К сожалению, она не может приехать сюда, потому что ждет в ближайшее время ребенка, поэтому мне придется отправиться к ней. Я вернусь, как только закончу, – через неделю или даже раньше, и все пойдет по-прежнему. Я очень люблю тебя, папа, но я должна ехать.

Свою маленькую речь Лиллибет произнесла на немецком (на котором они часто говорили дома), чтобы показать отцу – она не собирается ни бросать его, ни отказываться от традиций и правил, но это, похоже, нисколько на него не подействовало. Когда Лили закончила, Генрик долго молчал и только сурово смотрел на нее из-под нахмуренных бровей. И не двигался. Прошло минут пять, прежде чем он наконец заговорил – заговорил на английском. Его голос звучал отчетливо и так громко, что Лили даже показалось, будто она слышит отраженное от стен эхо.

– Если ты поедешь в Нью-Йорк, Лиллибет Петерсен, то можешь не возвращаться. Я поговорю со старейшинами, и они отлучат тебя от церкви. Никто из нашей общины не станет иметь с тобой никаких дел. Нельзя не слушаться старших, жить подобно «англичанам» и оставаться аманиткой, а значит, тебе здесь не место. У тебя больше не будет дома, Лиллибет. Подумай об этом!

Его резкие слова попадали в нее как камни, и Лиллибет чувствовала, как от горя и обиды у нее сжимается сердце, но… она не верила отцу. Он просто не мог поступить с ней так хотя бы в память о Ревекке… Кроме того, Лили казалось – раз она его любит, значит, и он любит ее и не сможет вот так взять и выгнать из дома. Ее разум и ее сердце отказывались принять такую возможность.

– Я вернусь, папа. Вернусь, как только закончу работу. Самое большее – через неделю или даже раньше, – сказала она как можно спокойнее, но отец ничего не ответил. Резко повернувшись на каблуках, Генрик вышел из столовой и поднялся к себе, громко топая башмаками по ступенькам. Лиллибет услышала, как наверху хлопнула дверь отцовской спальни, и без сил опустилась на стул. Она еще долго сидела, вспоминая гневные слова Генрика, потом задула лампы и тоже пошла в свою комнату. Достав из-под кровати чемодан, она уложила в него оставшиеся мелочи: два аманитских платья из шерсти, теплый капор, накидку и высокие боты на шнурках. После разговора с отцом Лили решила одеться в дорогу, как требовала традиция, хотя и не видела в этом большого смысла. В конце концов, что бы ни было на ней надето, внутри она все равно останется аманиткой, верной данным при крещении обетам. И она все равно вернется сюда, в свой мир, что бы там ни говорил ей отец. Ничего другого Лиллибет просто не хотела – это был ее сознательный выбор, отступать от которого она не собиралась.

Но сначала ей необходимо было попасть в Нью-Йорк. Как бы ни сердился Генрик, как бы ни угрожал, она должна туда поехать.

И если говорить честно, Лиллибет не терпелось оказаться там поскорее.

В пятницу утром Лиллибет встала намного раньше обычного и отправилась будить Уилла. Меньше всего ей хотелось, чтобы у брата возникли неприятности, но другого выхода она не видела: чемодан с вещами получился слишком тяжелым, и добраться до сыроварни пешком, как она планировала вначале, Лили не могла. Уилл должен был отвезти ее на повозке, а потом вернуться. Накануне вечером она поговорила с братом, и тот согласился ей помочь. Он, правда, очень боялся отца, но ему не хотелось, чтобы Лиллибет шла через лес одна, да еще с тяжелой ношей. В этом случае ей предстояло отправиться в путь еще до рассвета, а Уилл хорошо знал, что в темном лесу с одинокой девушкой может случиться что угодно. Правда, район, где жили аманиты, считался спокойным, но рядом с сыроварней проходило шоссе, по которому ездили самые разные люди.

– Ты вернешься? – Уилл с беспокойством посмотрел на сестру. – Когда?

– Обязательно вернусь, – пообещала она. – Через неделю, а может быть, и раньше, ты и соскучиться не успеешь.

– А вдруг папа тебя все-таки проклянет? – Судя по голосу, Уилл боялся этого куда больше, чем сама Лиллибет.

– Не проклянет, – уверенно ответила она. – Он, конечно, будет очень злиться, что я опубликовала свою книгу, но в конце концов папа поймет, что я не сделала ничего плохого.

– А о чем эта твоя книга? О нас, об аманитах?

– Вовсе нет. Это история одной молодой девушки, которая очень хотела увидеть мир и отправилась путешествовать.

– А-а… – Уиллу это показалось довольно скучным, и он никак не мог взять в толк, из-за чего отец так разозлился. Ну подумаешь, книга… Подумаешь, какая-то девчонка села в автобус и отправилась в Нью-Йорк. Она ведь даже не аманитка, и никто не мог ей этого запретить, правда? Из-за чего же шум поднимать?! Уиллу очень хотелось, чтобы размолвка между отцом и сестрой, длившаяся уже несколько месяцев, поскорее закончилась, но он не знал, что тут можно сделать.

Весь этот разговор происходил вчера, а сегодня Лиллибет встала еще до рассвета и быстро оделась. Она не посмела даже согреть себе чаю, чтобы не нашуметь и не разбудить отца и близнецов. С башмаками в руках Лили и зевающий во весь рот Уилл прокрались на задний двор, где стояла повозка, покрытая утренней росой. Там они обулись, и Уилл вывел из конюшни и запряг Старушку Бет, а затем положил в повозку чемодан сестры. Держа лошадь под уздцы, оба медленно вышли со двора, стараясь производить как можно меньше шума. Им было невдомек, что отец давно проснулся и лежал, прислушиваясь к шорохам и шагам внизу. Когда же начали легко постукивать копыта и поскрипывать повозка, увозя в неизвестность его единственную дочь, Генрик сел на кровати и беззвучно заплакал.