Татьяна Алюшина - Все лики любви

– Будешь? – спросила Вера, когда он вошел в кухню, повернувшись от плиты, над которой колдовала. – Что сейчас, полдник или обед?

– Какая разница, – так и улыбался Бармин.

– Да, – согласилась она и переспросила: – Есть будешь?

– Смотря что ты предлагаешь, – усаживаясь на высокий стул у барной стойки, заявил он.

– Котлеты из судака, дикий рис и острое пюре из брокколи, – перечислила меню Вера, снова отворачиваясь к плите.

– Ого, – подивился Бармин. – Из ресторана заказ?

– Нет, – не отрываясь от занятия, объяснила она. – Это просто готовится, а рестораны – не моя история.

– Вер, – неожиданно, как-то по-дружески мягко обратился он, – ты чего напряглась?

Она ответила не сразу – выключила огонь, открыла навесной шкафчик, достала и поставила на столешницу две тарелки, два бокала, и только тогда повернулась к нему и разъяснила:

– Я как-то забыла, что ты из тех людей, которые крайне избирательны в питании, в комфорте, в общении с людьми и в жизни вообще.

– Это ты про то, что я богатый мальчик и устриц по утрам ем?

– Наверное, да, – кивнула она и опять повернулась к нему спиной.

– Я действительно богатый и наделенный властью человек, и могу позволить себе любые изыски, – вполне мирно и доброжелательно принялся говорить Бармин. – Устриц не люблю, предупреждаю сразу. У меня давно сформировался определенный вкус, стараюсь есть только натуральные продукты, не переношу синтетики. Из мяса употребляю исключительно дичь.

– Дичь – это в смысле дикие птицы? – развернулась к нему и совсем неожиданно, ведь вроде дулась только что, улыбнулась она. – Как в «Брильянтовой руке»: «Федя, дичь!»

– Почти, – улыбнулся в ответ Егор. – Дичиной, иногда дичью называют не только птицу, а и все мясо диких животных.

– То есть кабана там, например? – расспрашивала отчего-то повеселевшая Вера, накрывая на стол.

– И его тоже, – поднялся и взялся помогать ей Бармин. – Дома я ем только то, что добыл сам, у меня уникальная домработница, когда я районом руководил, нашел ее, она со мной и в область переехала. Наполовину эвенкийка, наполовину русская, готовит как шеф-повар крутого ресторана.

– Так я не поняла, тебе оглашенное меню подойдет? – остановилась на полпути от плиты к столу Верочка, вопросительно разведя руками.

А Егор быстро шагнул к ней, поймал в объятья, легко поцеловал в соблазнительные до умопомрачения губки, отклонился, чтобы видеть.

– Подойдет! Твое меню мне очень даже подойдет! – полушепотом уверил он и поцеловал уже всерьез, а когда оторвался, спросил: – Тебя напрягает мой социальный статус? Чувствуешь себя из другой песочницы?

– Теперь нет, – тихо ответила Верочка и улыбнулась, сводя его с ума соблазнительной ямочкой на щечке. – Я вдруг решила, что и бог с ними, со всеми условностями и статусами, а то дышать не дадут.

– Правильно решила, – похвалил он и, резко перейдя на деловой тон, поинтересовался: – Ну, есть-то будем?

От вина отказались – Бармин за рулем, и оба понимали, что он уедет, а Вера за компанию и потому что не очень-то и любила спиртные напитки. Болтали непринужденно о ерунде всякой, пересмеивались, перекидывались анекдотами, шутками, пока в конце трапезы Вера не напомнила:

– Так что за срочность такая случилась, что ты прибежал в душ?

– Я хотел сделать тебе серьезное предложение, – отложив вилку с ножом, откинулся на спинку стула Бармин.

Вера вопросительно приподняла одну бровку, выражением лица предлагая озвучить это предложение.

– Я знаю, как сделать так, чтобы ты смогла закончить институт и получить диплом врача, – сделал свое сильное заявление Бармин.

Вера осторожно положила на тарелку вилку с ножом, так же медленно отодвинула тарелку, сложила перед собой на столе руки и посмотрела на Егора очень серьезным взглядом.

– Как? – ровным голосом спросила она.

– Ты подпишешь договор о том, что область, которой я руковожу, берет на себя обязательство оплатить твою учебу, а ты в свою очередь будешь обязана отработать по специальности врача в нашей области, скажем, два года. Обычно по таким договорам отрабатывают три и пять лет, но учитывая, что оплачивать придется только год твоей учебы, то сойдемся на двух годах отработки.

– Не получится, – с заметным разочарованием покрутила головой Верочка. – Мы с Василием Николаевичем уже пытались такой вариант применить. Мне необходим стабильный хороший заработок, а оплачивают учебу при таких договорах где-то в районе минимальной зарплаты. К тому же мне не год учиться, а считай два, еще год интернатуры после диплома, это совсем мизерная зарплата, а в регионах они у врачей и так небольшие.

– Ты будешь получать ежемесячно столько же, сколько получаешь сейчас, а то и больше. Интернатуру пройдешь уже в нашей клинике с неменьшей зарплатой, – сухо, деловым тоном уверил Бармин.

– А с чего такая щедрость? Таких условий никто и никогда не даст на целевую учебу, каким бы гением ни был ученик! – строго сказала Верочка.

– А потому что мне нужны лучшие специалисты во всех областях, в том числе и в медицине! – немного повысив голос, чуть напряженно ответил он. – У меня сейчас заканчивается реконструкция и модернизация областного медицинского центра, новое оборудование, современные палаты, обслуживание. А персонала катастрофически не хватает, мало кто готов на Север, в Заполярный круг ехать из столиц и больших городов, а своих, местных, специалистов не хватает.

– Ну хорошо, это понятно, – согласилась она. – Но я-то тебе зачем? Ты можешь завтра подойти к Василию Николаевичу и спросить, кто из его нынешних выпускников талантливый перспективный врач, он тебе с десяток назовет, предложи им те условия, которые мне сейчас озвучил, и половина согласится поехать. Ну, пусть не половина, но два-то, три человека точно. И так в любом мединституте, молодые и талантливые поедут, уверена. Зачем тебе такая сложная схема: оплачивать чью-то учебу, интернатуру, два года ждать, пока из него специалист получится?

– Да потому что не надо ждать, когда из тебя что-то получится, ты уже давно сформировавшийся сильный, талантливый врач, – все больше заводясь, настаивал Егор. – А мне уже через несколько месяцев запускать центр, и нам некогда, да и некому обучать профессии юнцов со студенческой скамьи. У меня каждый человек, чего-то стоящий, на вес золота! – и поднялся со своего места, шагнул к ней, обнял, поднял со стула и заглянул в глаза: – Ну что, Вера Брацкая, принимаешь такое предложение?

– Мне надо подумать, – уклонилась она от решительного согласия.

– Ну думай, а я помогу, – прошептал Егор, наклоняясь к ней.

И поцеловал.

И забыл предмет разговора, о чем они спорили, и спорили ли вообще! Оторвав Веру от пола, понес ее в спальню и снова потерялся в ней, дурея от ее женственности и чувствительности, от того, как она отвечает ему, как отдается вся, без остатка, словно это последнее ее дыхание на земле – счастливое, учащенное дыхание, перемежаемое стонами и шепотом…