Джилл Шелвис - У любви в плену

Но звонил доктор Скотт с сообщением, что отец в больнице.

— Это не сердечный приступ, — успокоил Джош, встретив Сойера в коридоре.

— Тогда что? — Сойер облегченно вздохнул. Первый раз за последние двадцать пять минут.

— Он сказал, что пытался рано утром подстричь газон и почувствовал боли в сердце. Он ждал, пока его не доставили сюда, потому что он Нолан Томпсон.

— Он говорил, что нанял кого-то, — пробормотал Сойер, как бы себе в оправдание.

Почти все в городе, включая Джоша, знали о его натянутых отношениях с отцом.

Джош пожал плечами:

— Это беспокойство. Я хочу выписать ему некоторые мягкие успокаивающие средства, но он должен избегать стрессов.

— Ты сказал ему?

Джош устало улыбнулся:

— Да. — Он положил руку на плечо Сойера. — Попытайся относиться к нему снисходительно.

Сойер вошел в палату. Отец, лежавший на кровати, выглядел слабым, маленьким, старым, но все равно издал звук, который ясно выражал то, что он подумал, увидев Сойера.

— Очень хорошо, отец. Я тоже рад тебя видеть.

Нолан закрыл глаза.

— Ты смеешься над умирающим отцом?

— Ты не умираешь. Еще и меня переживешь. Все это — последствия стресса, а не твое сердце, — ответил Сойер, стоя в ногах больничной кровати.

— Я только подстригал газон. Где там стресс?

— А почему ты подстригал газон, отец?

— Потому что я… — Нолан умолк.

Сойер пытался игнорировать телевизор, орущий у него за спиной.

— Отец, я знаю, что мальчика нет.

— Он занят.

— Мальчика нет, — повторил Сойер.

— Ты стоишь перед телевизором.

— Я пытаюсь с тобой разговаривать.

— Отойди.

Сойер чувствовал себя беспомощным. Это необычное ощущение стало его лучшим другом с тех пор, как Хлоя выскользнула из его постели и, видимо, из его жизни. Не она ли сказала ему однажды, что жизнь слишком коротка? Она была права.

— Чего ты хочешь от меня, отец?

— Ничего. Просто уходи отсюда.

Если б он знал, как Сойеру хотелось это сделать.

— Послушай, в детстве я разочаровал тебя. Признаю это. Себя тоже разочаровал. — Нолан впервые посмотрел на него. — И я знаю, что ты сделал для меня все, что мог.

Наступило долгое, болезненное молчание, во время которого Сойер выключил телевизор, подтолкнул стул к кровати и сел. Поняв, что сын не собирается уходить, Нолан сказал:

— Наверное, я мог сделать тебя лучше.

— Не представляю как, — ответил Сойер. — Я был полным засранцем. Мы оба знаем это. Может, воспитывая меня, ты в результате сюда и попал. — Он взял отца за руку. Первый раз за много лет. — Но я попытаюсь исправить это. Если ты поможешь.

— Как? — осторожно спросил Нолан.

— Проглотив гордость и позволив твоему сыну иногда помогать тебе.

— Ты занят.

— Не до такой степени.

Отец не ответил и перевел взгляд на черный экран.

Сойер продолжил:

— Но это не может быть односторонним. Ты знаешь, сколько раз звонил мне?

Нолан склонился над пультом, так как не имел при себе очков.

— Чертову пульту требуются новые батарейки. Позовешь медсестру?

— Никогда. Ты не звонил никогда. Я даже не знаю, есть ли у тебя мой номер.

Отец пытался разглядеть кнопки пульта.

Сойер вздохнул. Может, он заслужил это. Он был слишком занят собственной судьбой и ролью супершерифа, не думая о том, что у отца тоже есть гордость. Со временем Сойер начал понимать, насколько все это обманчиво, когда жизнь, которую ты строил с таким упорством, рушится словно карточный домик. Взяв пульт, он вышел из комнаты, чтобы найти батарейки. По дороге у него зазвонил телефон, и Сойер недоверчиво посмотрел на дисплей. Это был отец.

— Твой номер у меня есть, потому что, когда ты купил мне телефон в прошлом году, ты ввел туда свой номер. А я никогда не звонил, потому что нечего было сказать.

Вернувшись в палату, Сойер увидел, что оба еще прижимают к уху трубку.

— Сейчас тебе уже есть что сказать?

— Да. — Нолан опустил руку. Он выглядел смущенным, но все же продолжил: — Я видел твою фотографию в газете. Ты схватил того парня, который пытался ранить красивую официантку в ресторане.

— Эми. Она в порядке.

— Я знаю. Благодаря тебе.

Сойер ждал и, когда молчание затянулось, спросил:

— И ты думаешь…

— Что ты не совсем конченый человек.

— Приму к сведению, отец.

— Смотри мне. А то я еще могу наорать на тебя, — с чуть заметной улыбкой сказал Нолан. — Теперь уходи, чтоб я немного поспал. — Глаза у него уже закрылись.

Сойер знал, что все в порядке. Может, успех пока не большой, но по крайней мере они добились мирного сосуществования.

— Ты выглядишь необычно, Хло.

Хлоя посмотрела на Ланса и быстро отвела взгляд, боясь, что он увидит ее страдание. Ей нужно поспать, а главное — обдумать случившееся прошлой ночью.

А может, лучше вообще не думать об этом.

Ланс простудился и несколько дней провел в больнице. Врачи хотели оставить его, но два часа назад он попросил Хлою приехать за ним.

Она привезла его к себе, потому что Такер до пятницы работал за городом, а Рене еще не закончила дежурство. Уложив Ланса на свою постель, она делала ему массаж.

— Если Рене опять задержится, на ночь ты останешься со мной, — сказала Хлоя, втирая особую масляную смесь в его плечи и спину. — Ты совсем окаменевший. Дыши глубоко, насколько можешь. Представь, что твои легкие чисты на сто процентов. Щенки и радуга.

Ланс засмеялся и повернул голову.

— Щенки и радуга? Что с тобой происходит? Ты сама не своя. Ох! — простонал он, когда Хлоя задела больное место.

— Ты не сконцентрирован на представлении хорошего здоровья.

Ланс опустил голову и пятнадцать секунд был послушным.

— Это Сойер, да? Что случилось? Тайное стало явным, и он тебя арестовал?

— Эй, я ничего такого не делала.

Хотя Ланс не изменил положение, она знала, что он поднял брови, и вздохнула.

— Черт побери, болезнь превратила тебя в эксперта по отношениям.

Ланс фыркнул.

— Да, я стал хорошим психотерапевтом. Я говорю всем: плюньте на установленные правила и просто живите. — Он помолчал. — Кстати, это больше, чем болезнь. Мы так и делаем, Рене и я.

Хлоя смотрела на его худое бледное тело. Она могла сосчитать все ребра. В груди Ланса хрипело и клокотало при каждом вдохе.

— Она понимает… я имею в виду, она…

— Согласна, что я умираю? Нет, но она любит меня. — Ланс удивленно покачал головой. — А если она может любить это тело и человека в нем, значит, и ты можешь найти того, кто полюбит твой жалкий… но красивый… зад.

Что касается Сойера, любовь не входила в ее планы. Безумный секс — да. Любовь — нет. И конечно, это случилось. Дура, дура, дура. Но что сделано, то сделано, и она не смогла разлюбить. Пыталась. Не вышло. Только сильнее влюбилась и даже надеялась на взаимность.