Анна Яковлева - Из ворон в страусы и обратно

Вполне невинное касание (тысячи подобных она сносила в бытность моделью) обожгло.

Нилка стояла в оцепенении, опасливо косила глазом на Рене и соображала, что это с нею такое случилось.

Происходило что-то странное, состояние не поддавалось определению, это был коктейль из восторга и страха, испытанный ею давным-давно, в детстве на тарзанке. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.

– Забыл сказать: ты выглядишь очень хорошо, – будничным тоном сообщил Рене и поднял с пола подарки.

Нилка сдвинула брови и часто-часто захлопала ресницами, глядя на удаляющегося Рене: неужели он ничего не почувствовал? Так ничего и не поняв, припустила следом за Рене – с сезамом в руках он уже скрылся за дверью ее комнаты.

– …У нее уродский профиль. – Нилка надула губы и отвернулась.

Спор вышел из-за модели, фото которой украшало обложку журнала Bazaar.

Журнал Рене использовал как упаковочный материал, тем не менее зачем-то принялся защищать модель:

– Нет, ты не права. Профиль у нее нежный.

– И что ты там нежного увидел?

– По-моему, трогательный носик.

– Вздернутый, ты хочешь сказать.

– Как? Вздернутый?

– Да. Это такой вот, как у нее, кончик носа. И что в этом красивого?

– Как у Роми Шнайдер. По-моему, симпатично.

– Не знаю, как у Роми Шнайдер, а у этой выскочки нос смешной.

– И разрез глаз как у Роми Шнайдер, – продолжал Рене, точно не слыша Нилкиного злобного шипения.

– Ага, с тяжелыми, будто с перепоя, веками. По-твоему, это красиво?

– По-моему, ты завидуешь.

– Ой, да чему там завидовать? – Нилка исходила презрением. – Понимаю еще Даутцен Круз, а эта – фу, выдра.

– Между прочим, одна из самых высокооплачиваемых моделей. – Рене, не скрываясь, подначивал Нилку, но она так была обозлена, что не замечала очевидного.

– На здоровье. Только никакие деньги не сделают ее красивой.

– А вот тут ты ошибаешься, – с самым серьезным видом возразил Рене, – красивая женщина – это дорогая женщина.

Этот пассаж о дорогой женщине стал последней каплей. Нилка с силой всучила журнал Рене:

– Ну и повесь ее на стенку в своей спальне и любуйся.

Рене поймал Нилку за руку и заглянул в лицо:

– Эй, по-моему, это ревность! – Глаза его смеялись.

– Размечтался.

Нилка освободилась из захвата, одернула джемпер и обхватила себя руками, пытаясь унять нервную дрожь – определенно, Рене действует на нее как красная тряпка на быка.

– Ненила, – Рене шутливо прикрылся журналом, – по-моему, от меня сейчас останется кучка пепла.

– Зло не гибнет, – огрызнулась Нилка. – И вообще, ты давно не сидел за компом.

– Что такое «компом»?

– За компьютером.

– А что будешь делать ты, пока я буду сидеть за «компом»?

– Я займусь наконец батиком.

– Я хочу тебе помогать.

– Да? – Нилка окинула Рене оценивающим взглядом. – А ты когда-нибудь красил ткань?

– В студенчестве, когда в моде были футболки в пятнах. Так что я профи.

– Отлично, тогда я назначаю тебя бригадиром.

Получив назначение, Рене с гордым видом прошествовал на веранду – баба Катя со скрипом уступила ее до лета под мастерскую, проворчав что-то вроде «Откуда ты такая ненормальная взялась в нашей семье», очевидно упустив из виду, что Нилкин отец был художником-самоучкой.

…Веранду пронизывал солнечный свет, с карниза срывалась капель, и воробьи, как потерпевшие, орали на всю округу.

Для начала они с Рене едва не разругались, потому что бригадир выдал желаемое за действительное: либо он имел дело с батиком так давно, что все забыл, либо вообще не имел с ним дела, либо имел дело опосредованно – ассистировал кому-то.

– Ты никогда не разрисовывал ткань, – проницательно отметила Нила, понаблюдав за довольно неуклюжими попытками Рене завязать на простыне узелки.

– Для начала нужно сделать что-то совсем простое, – важно заявил Рене.

– Зачем? Это же скучно!

– А ты хочешь сразу рисовать?

– Конечно!

– А вдруг не получится?

– Я же не предлагаю копировать полотно Лин Дифенбах. Я предлагаю нарисовать один или два цветка.

– Хорошо, только давай пропитаем ткань солью. Когда простыня высохнет…

– Да знаю я, – с нетерпением оборвала шефа Нилка, – получится что-то вроде грунтовки.

– Ты готовишь солевой раствор, а я красками займусь, – разделил обязанности шеф.

– А можно наоборот? – скуксилась Нилка.

– Хорошо, если тебе нетрудно, принеси мне соль и миску с водой.

– Нет, так мы не договаривались, – возмутилась начальственному произволу Нилка, – я бегать должна, а ты сидеть?

– Конечно. Я начальник, а ты мой подопечный.

– Подчиненный, – буркнула Нилка, – как я тебя породила, так и убью.

– Это как?

– Не бойся. Не взаправду.

– Взаправду?

– Не на самом деле, понарошку.

– Понарошку?

– Рене! Не мешай работать.

– А ты знаешь, что нужно делать?

– Соображу как-нибудь. Какой раствор нужен?

– Крепкий.

Нилка на секунду задумалась.

– Нет, я не хочу ждать, пока простыня высохнет, – решительно заявила она, – это все слишком долго. Я хочу сейчас.

– Ненила, в кого ты такая упрямая?

– Не мешай думать, – отмахнулась Нилка.

– Тогда держи вот это. – Рене протянул пяльцы.

– Зачем?

– А как ты будешь рисовать цветы?

– А, поняла, – согласилась Нилка, и они, путаясь руками и мешая друг другу, принялись закреплять пяльцы на простыне.

– Куда ты тянешь? – ворчала Нилка.

– Надо отрезать кусок, и все будет отлично, – внес рационализаторское предложение Рене.

Нилка вытаращила на него глаза:

– Хочешь, чтобы бабуля устроила нам козью морду?

– Козью морду?

– Это выражение такое. Одним своим видом уничтожит, значит.

– Идиома?

– Не ругайся.

– Я не ругаюсь, Ненила, идиома – это устойчивое выражение.

– Да, идиома. – Нилка прикрыла веки. – Еще вопросы есть?

– Странно, – пробормотал Рене, – красить можно, а резать нельзя?

– Да, красить можно, а резать нет, – взревела Нилка, – мы не такие богатые, чтобы резать новую простыню! Я бабулю уговорила отдать ее мне, потому что пообещала сделать красивой. Потом точно так же разрисую наволочки и пододеяльник. Понятно?

– Понятно. Комплект?

– Комплект. – Нилка уже карандашом наносила контуры лилии и слушала вполуха.

– А как ты ее раскрасишь?

– Каком кверху.

– Что-что?

Нилка подняла от рисунка глаза.

– Рене, дорогой, очень тебя прошу, пожалуйста, будь другом, заткнись, – произнесла она любезным тоном, после которого в гангстерских фильмах жертве ставят на живот горячий утюг.

– Ладно, я посижу здесь и посмотрю.

Рене оседлал стул и устроился рядом с Нилкой, но просто сидеть и смотреть ему было скучно и, наблюдая, как Нилка делает карандашный рисунок, потом выдавливает на контур жидкость из тюбика, потом сушит все феном, всякий раз совался с вопросами:

Читать дальше